Семейная реликвия
Шрифт:
А создать парк было важно: от этого зависело, быть или не быть маленькому селению Джермук с целебной минеральной водой большим курортом. Нужен был парк, стягивающий к себе весь город.
И нашелся человек, который парк этот создал. Старый лесник Кирилл Дрепало. Познакомившись с ним, я про себя назвал его: Старик — Завтра-Послезавтра, потому что он повторял непрестанно в разговоре «завтра-послезавтра». Например: «Завтра будут у нас розы, послезавтра — рассада». Или: «Завтра у нас пустырь за родником, послезавтра — тут георгины». Не мог он жить, не думая о том, что будет делать в парке завтра-послезавтра.
Раньше,
То, казалось бы, невозможное, что он совершил, состояло, в сущности, из обыкновенных возможностей: он ложился за полночь и поднимался в шесть, писал во все питомники страны, собирал семена и черенки, построил у себя опытную оранжерею. А раньше, до черенков и оранжереи, когда однажды механизмы вышли из строя, «ворочал камни, как рассказывали, и усмирял топь собственными руками». Он доставлял с высокогорных пастбищ хорошо унавоженную землю и добывал редкие семена неприхотливых гладиолусов.
Я был в Джермуке весной, когда парк оттаивал, и видел Кирилла Сергеевича Дрепало ежедневно за делом. Вот он распаковывает ящик с рассадой, вот, после нежданной вьюги, погружает руки в оживающую землю. «Завтра-послезавтра… завтра-послезавтра…»
Решая: быть парку! — Старик — Завтра-Послезавтра ответил на философский вопрос о смысле жизни, о высших целях человеческого существования. Да, стоит зажигать звезду, потому что, погаснув, она возгорится снова, опять.
Он не писал книг и не вел бесед о добре и красоте, но он был истинным философом.
Мне кажется, что в образе этого Старика воплощено нечто стабильное в нашей системе жизненных ценностей и целей. Эту стабильность не могут поколебать самые бурные сегодняшние дискуссии. Комфорт и счастье — разные вещи. Можно жить с комфортом и не быть счастливым. И можно быть счастливым при отсутствии комфорта. Разумеется, я употребляю понятие «комфорт» в житейском, обыденном смысле, подразумевая под ним не сумму благоприятных обстоятельств и возвышенный покой души, а комплекс удобств, при которых личность чувствует себя достаточно уютно и защищенно.
Этот Старик удивителен, но не исключителен. Я видел в жизни много подобных ему подвижников-бессребреников: они строят телескопы (разумеется, безвозмездно) для народных обсерваторий, ищут потерянные полотна больших художников, не для себя, а чтобы передать музеям, посылают черенки выведенных ими новых сортов растений во все концы мира…
В этих бескорыстных чудаках сосредоточилось, как в волшебной линзе, самое лучшее, высокое, цельное, что есть в нашем социальном строе и в нашем народном характере.
Обыкновенно рассматривают бескорыстие как совершенно определенное действие. Мир этих действий разнообразен, как сама жизнь… Но для более точного понимания нашей темы стоит вывести разговор из сферы поступков и рассмотреть бескорыстие как душевное движение. Что внутренне руководит людьми, которые что-то ДАРЯТ? Если отвлечься от возможных конкретных мотивов, обусловленных определенными особенностями характера и судьбы дарящего, то самым общим и самым важным ответом будет: желание пережить чужую радость, пережить ее, как собственную. Я думаю, что нет желания, которое бы в большей мере формировало человека как духовно и нравственно цельную личность, чем это. Талант сопереживания чужой радости, как собственной, заключен, несомненно, в каждом из нас. Но у одних он развит хорошо, у других недостаточно или не развит вовсе.
Вот мы и подошли к самому, может быть, существенному моменту: что же нужно для максимального развития, если не у всех, то у большинства? Видимо, в первую очередь общественная атмосфера — атмосфера человечности, уважения к личности, ее достоинствам. Именно она активизирует этот дар.
Ведь большинство людей отнюдь не подвижники, а самые обыкновенные личности, которые любят и работать и зарабатывать, хорошо понимают, что поговорку «не в деньгах счастье» сочинили те, у кого денег было достаточно, и в то же время не хотят жить только ради денег. Они не классические бессребреники и не стяжатели. Они не удивят мир высокими чудачествами и в то же время хотят, чтобы в повседневную работу было вовлечено лучшее, что есть у них за душой. Словом, обыкновенные люди.
Но дело в том, что этим обыкновенным людям лучше работается и живется в атмосфере, благоприятствующей чудакам-бессребреникам, а не холодным стяжателям. И если бы вдруг исчезли из общества чудаки, вызывающие порой и сегодня у нас не лишенное юмора удивление, эти обыкновенные люди пострадали бы, может быть, больше, чем им сегодня кажется.
Когда на земле исчезли мамонты — это вызвало необратимые, неразгаданные, вероятно, до сих пор изменения в биосфере нашей планеты. Даже исчезновение редкого вида бабочек не столь безобидно, как кажется. В этической сфере жизни общества тоже есть, несомненно, непреложные равновесия и точные взаимосвязи. И если (конечно, ситуация фантастическая) начисто исчезнут чудаки-бессребреники, незавидной будет и участь нечудаков, небессребреников.
Можно утверждать, что между «дискуссионными» героями первой главы и «недискуссионными», с моей точки зрения, героями второй главы, для которых подлинная удача в жизни заключается в творческом выявлении собственной личности в любых обстоятельствах, существуют парадоксальные взаимосвязи. Если исчезнут люди, подобные Говязовой или Шенгеру, то и репетитору Попову и инженеру Гаврилову будет не лучше, а хуже, даже им, воодушевленным в первую очередь материальным стимулом. И уж, конечно, будет хуже тому большинству, которое находится между этими «полюсами». Я исключаю рассуждения откровенных стяжателей, для которых смысл жизни только в материальных благах, добытых любым, даже не совсем корректным путем. Они никогда не определяли и не определяют стиль нашей жизни.
Думаю, что не нужно забывать об одной истине, несколько парадоксально высказанной большим современным ученым: «Человек может быть только хорошим человеком или плохим муравьем. Хорошим муравьем человек быть не может».
Мечта о «хороших муравьях» несбыточна. Надо думать о хороших людях. Потому что когда торжествуют «плохие муравьи», жизнь становится невыносимой.
Но вернемся к дискуссии вокруг письма читательницы Л. Поповой.
Глава 4. Об этике самоограничения