Семейная реликвия
Шрифт:
И все же на этот раз несовпадение нашего, внутриредакционного, отношения к читательскому письму и общего эха читательской массы было особенно поразительным.
Вот оно, это письмо:
«Лет десять назад я сдавала экзамен в вуз, недобрала одного балла. Готовилась день и ночь, поступала снова. И — сдала все на „отлично“, стала студенткой. Сейчас у меня высшее образование, годы идут, и чем дальше, тем больше воспоминания об абитуриентских временах становятся романтическими: труд, борьба, первая в жизни значительная победа! Но из каких это сейчас далеких времен! Труд? Борьба? Вижу ироническую улыбку некоего семнадцатилетнего: „Мне папа репетитора хорошего нанял — вот и все решение проблемы…“ Что самое плохое в явлении репетиторства: „разорение“ родителей? развращение юных? создание непреодолимых трудностей для тех, кто не может (или не хочет!) нанять репетитора и не выдерживает конкурсной борьбы?
Только
Два года назад репетиторством занялся мой муж — человек увлекающийся. Мы тогда ждали ребенка, я не работала — кто осудит за приработок?
Появились у нас деньги, а с ними и новые друзья — из „репетиторского мира“. Три с полтиной за час? „Что ты, старик, меньше четырех уже никто не берет!“ Индивидуальные занятия? „Да сажай ты их рядами и читай лекцию — тебе же выгодней, а доходы — в пять-шесть раз выше!“
Прошло два года, прошли временные трудности, оба работаем, нормальная зарплата, в будущем ожидается ее увеличение.
— Да зачем нам это увеличение, — заявляет мне как-то муж, — когда с одного занятия можно рублей 50–60 принести? Много? Да что ты, вот, говорят, один репетитор не 5 человек, а 25 за один раз в рядок сажает, но, правда, подешевле берет: рубля два в час…
Между прочим, в год такие занятия обходятся одному абитуриенту „всего“ в 700 рублей.
Короче — планы и снова планы. Новые объявления, новые телефонные звонки, привычные ответы: „У меня времени в обрез!“ Для того, чтобы набить цену. И — новые объявления, подсчеты будущих доходов.
До недавнего времени муж несколько лет не мог найти работу по душе, которой хотел бы заниматься всю жизнь. В этом году — вот удача! — нашлась работа, та самая. Да только до нее ли теперь? Так, между делом, если время останется. Времени же в обрез.
А летом? Море, лес, грибы, ягоды? Да вы с ума сошли! Летом — сезон! Сезон, ясно? Уборочная страда! Это значит — целыми днями с утра до вечера он в лихорадке конвейерного репетиторства!
Раньше мы всегда загадывали вперед. Через два года? Ребенок уже „топ-топ“ будет! Через пять лет? Пожалуй, успею работу интересную опубликовать… Сейчас мечты другие. Через десять лет? „О! — восхищенно вырывается у мужа. — Через десять лет я — экстраклассным репетитором буду!!!“ Все течет, мечты меняются.
Пытаюсь с ним говорить, он в ответ: „Для тебя, для семьи же стараюсь“. Да, деньги он в дом несет. Но они для меня — как яма: в нее канула моя прежняя душевная близость с мужем.
Он даже в своих повадках изменился: стал жестким, напористым. Считает, что наконец-то научился добиваться успеха в жизни. Да-да, он считает себя преуспевающим. А я его — проигрывающим, если угодно — неудачником. Муж в восторге от того, что нашел, как он говорит, способ самоутверждения… А я… Может быть, я заблуждаюсь? Может быть, просто не понимаю, что такое сегодня — успех в жизни?
…В какое „чисто поле“ мне выйти, к кому взывать, крича из последних сил: „Остановите мужа! Верните мне его таким, каким он был до репетиторства: с небольшой зарплатой, да любимого!“
Хотя вряд ли ты нам поможешь, „ЛГ“. Мы уже почти совсем чужие. А он считает, что добился успеха».
Под письмом стояло имя: Л. Попова — имя, по-видимому, вымышленное, что естественно, если учесть узкосемейное, даже, пожалуй, интимное содержание этого послания. Лично я не особенно жалую людей, которые обращаются к широкой общественности с тревогами и заботами, которые должны быть частным делом личности. Я не особенно жалую их, хотя и понимаю холодным рассудком, что подобные письма утоляют извечную потребность в исповеди и бывают нередко формой уменьшения душевной боли: ведь то, что высказано, мучает душу меньше. Когда-то в нашем обществе письма, подобные этому, были рядовым явлением. Сегодня — они большая редкость: личность все больше ощущает и охраняет тайну собственного бытия. В этом, возможно, выражается рост этического самосознания и общества и отдельного человека. Все больше становится вопросов, которые люди решают наедине с собой, собственной душой, совестью.
Письмо Л. Поповой было напечатано из-за его известной экзотичности, то есть именно потому, что подобные письма встречаются сегодня в редакционной почте нечасто.
Никто в редакции не возлагал на него больших надежд в смысле дальнейшего развития темы.
Да и собственно говоря: в чем заключается его тема? Жена жалуется на то, что муж не оправдал ее романтических ожиданий — вместо того, чтобы стать ученым, увлекся репетиторством, которое дает недурные доходы. Она тоскует по высоким ценностям, а он наслаждается материальным достатком.
Лет пятнадцать или даже десять тому назад симпатии читателей были бы на стороне жены, большинство увидело бы в муже бездуховного стяжателя.
Нам и сейчас казалось, что это письмо может быть воспринято лишь однозначно: муж вызовет единодушное осуждение, а жена столь же единодушное сочувствие. Но мы ошиблись: значительное число читателей, откликнувшихся на письмо, осудили ее, а ему посочувствовали. И даже те, кто, казалось бы, Л. Попову поняли, отнеслись к мужу Поповой более снисходительно, чем она сама, нашли аргументы для понимания или оправдания такого образа жизни.
Письмо Л. Поповой стало стихийно некоей «лакмусовой бумажкой», которая говорила о серьезных и интересных изменениях в той сложной сфере, которую философы именуют «иерархией ценностей».
Почему же большинство не осудило мужа Л. Поповой, а посочувствовало ему? В чем состояли их аргументы? Во-первых, его сторонники не видели абсолютно ничего дурного в желании заработать — именно заработать — как можно больше денег и жить материально как можно лучше. Во-вторых, они ставили работу репетитора ничуть не ниже работы ученого. И во всем этом выразилось избавление общества от ряда романтических и излишне возвышенных иллюзий.
В формировании этих иллюзий немалую роль сыграла наша литература, создавая образы бескорыстных, «не от мира сего» людей, жертвующих без колебаний личными, материальными благами, карьерой, положением, уютом и комфортом ради торжества идеалов. Литература не лгала: подобные люди, рыцари, герои были, есть и будут в нашем обществе, они действительно заслуживают восхищения и подражания. Психологическая ошибка, на мой взгляд, заключалась не в том, что их возвеличивали, а в том, что утверждали их образ жизни как единственно достойный человека вариант социального поведения. Это порождало излишний максимализм, несбыточно-романтические надежды и в конце концов по странной логике вещей вело к тому, что утоление естественных человеческих потребностей в семейном покое, домашнем уюте, комфорте подлежало неприятию и осуждению. Самое опасное заключалось в том, что, поскольку не все люди могут быть рыцарями и героями, у большинства «рядовых», «обыкновенных» личностей отнимали стимулы для хорошей, добросовестной работы.
Масса откликов на письмо Л. Поповой убедительно показала: за последние годы многие ценности в сознании людей поменялись местами.
Одна из основных мыслей в читательской почте заключалась в том, что, если человек хочет много заработать законным путем, мешать ему неумно и безнравственно. Если муж Л. Поповой получает большие деньги, стало быть, он нужен, потому что люди не будут отдавать деньги ни за что. И совсем не страшно, что он не защитил диссертацию, не стал научным работником, ведь обществу нужны и хорошие репетиторы. И если человек готовит мальчика или девочку к поступлению в вузы добросовестно, этого достаточно, чтобы мы его уважали.
В ходе дискуссии выросли три фигуры новых социальных «героев», которые еще вчера были бы «антигероями». Наряду с репетитором Поповым в двух читательских письмах фигурировали некие инженер Гаврилов и слесарь по имени Васька.
Кто же они: Гаврилов и Васька?
Гаврилов — инженер, который в не служебное время шьет модные сумки самых разных моделей, плетет затейливые корзиночки, делая это не только ради денег, но и потому, что такой побочный труд нужен ему для наиболее полного самовыражения. Васька — слесарь, который частным образом помогает ремонтировать автомашины владельцам: и зарабатывает хорошо, и получает известное нравственное удовлетворение от того, что его умелые руки «лечат» автомобили. Об этих двух «дискуссионных» героях было рассказано в материалах дискуссии как о людях, которые наряду с Поповым заслуживают понимания и социального сочувствия.
Конечно, как и в любой дискуссии, тут были большие перехлесты. Один из перехлестов заключался в том, что в качестве антиподов Попову, Гаврилову и Ваське утверждают неумехи, лентяи и бесплодные созерцатели, которые и денег не зарабатывают и людям не помогают. Между тем в оценке наших «дискуссионных» героев были, конечно, возможны и иные, более закономерные «точки отсчета»: не от лентяя и лежебоки, а от бескорыстного чудака, от рыцаря, от подвижника.
И к счастью, в конце концов эти подлинные герои, без которых не может быть нормальной нравственной и социальной жизни, не были забыты.
Я сам в этой дискуссии участвовал напоминанием об этих высоких героях.
Глава 2. Удача или неудача
Изложу сейчас весьма кратко, как излагают обычно либретто оперы, сюжет моего очерка «Опыт несвершения» и расскажу о письмах, которые получил после его опубликования. А потом вернемся к дискуссии, которая развернулась по письму Л. Поповой.
Поскольку мой очерк публиковался по ходу дискуссии, то само именование его «Опыт несвершения» было полемическим. В очерке рассказывалось не столько о несвершениях того, о чем люди мечтали в юности, сколько о выявлении их творческой сути в иной, может быть, менее возвышенной, чем и когда-то хотелось, но все же глубоко человечной форме. Очерк был написан как сжатая хроника одной семьи.