Семейная жизнь весом в 158 фунтов
Шрифт:
– Я кончила, – сказала Утч.
– Не сомневаюсь, – сказал я, не скрывая ревности, и по голосу она поняла, как я далек от нее.
– Ты можешь испортить все что угодно, если захочешь, – сказала она, поднимаясь и прикрываясь взятым из кучи полотенцем.
– Не пора ли теперь сделать несколько флик-фляков? – спросил я. – Или дать пару кругов по треку?
Она схватила свою одежду и уже шла к двери.
– Погаси свет, когда будешь уходить, – сказала она. Я вышел вслед за ней, по дороге уколов чем-то пятку. Возле туннеля я догнал ее и обнял за плечи.
– Занозу засадил, –
В сауне она уселась в противоположный от меня угол, подстелив на полку полотенце, подтянула к лицу коленки и спряталась за ними. Я молчал. Когда она пошла в бассейн, я решил не плавать, а подождать ее на мелкой половине. Она сделала несколько кругов.
Я шел за ней по направлению к душу, она обернулась и кинула что-то в воду.
– Что это? – спросил я.
– Ключи, – сказала она. – Больше я сюда не приду.
В свете зеленых подводных ламп я увидел, как связка ключей плюхнулась на дно бассейна. Я не хотел оставлять их там. Уж лучше я их пошлю Северину на Рождество аккуратно запакованными в хорошенькую коробочку с дерьмом. Честно говоря, в тот момент я не знал еще, зачем они мне нужны, но когда Утч скрылась в душе, я нырнул и вытащил их.
Так у меня оказались ключи, и они как раз лежали в моем кармане в ту ночь, когда я гулял в одиночестве и увидел машину Северина, припаркованную рядом со спорткомплексом. Окно борцовского зала светилось, как гигантская линза телескопа, установленного в фантастической обсерватории.
Итак, он туда больше не ходит? Я был уверен, что там он не один. Я поискал глазами разбросанные туфельки разного размера, но не нашел ничего похожего. Кто на этот раз? Я подумал было пойти и привести Эдит, чтобы показать, как многого добилась она своей местью. Потом подумал об оставленной дома Утч, все еще уверенной, что Северин – великий страдалец. Она простила его, но она не простила меня и Эдит.
Ладно, Утч, подумал я, сейчас ты увидишь, какой он страдалец. Пока я бежал по тропинке мимо библиотеки, меня вдруг осенило: все это время Северин виделся с Одри Кэннон, он никогда не прекращал свиданий с ней. Знала ли об этом Эдит?
– Утч должна узнать! – прокричал я во весь голос, из последних сил проносясь мимо нового университетского здания, в котором, без сомнения, Джордж Бендер выращивал дрозофил и размышлял над вполне предсказуемыми результатами.
Утч расслабленно лежала в ванне.
– Вылезай, – сказал я. – Надень что-нибудь и поедем. Хочешь познакомиться с Одри Кэннон?
Я помахал в воздухе ключами, а потом наставил их на нее как пистолет.
– Пойдем, – сказал я. – Покажу тебе, кто уволился, а кто нет.
– Что бы ты ни собирался делать, я прошу тебя прекратить, – сказала она. – Не будь дураком.
– Ты думаешь, он так страдает, – сказал я. – Ну так пойдем и посмотрим на его страдания. Пойдем, посмотришь, как обстоит дело.
Я вытащил ее из ванной.
– Я не хочу оставлять детей, надо хоть Джеку сказать, куда мы идем.
– Оставь эти увертки, Утч! – крикнул я. – Северин трахается в борцовском зале! Неужели тебе не интересно посмотреть с кем?
– Нет! – пронзительно закричала она. – Я вообще не хочу его видеть.
– Одевайся, – сказал я.
Я кинул ей блузку и свои домашние брюки – те, что всегда висели на двери ванной. Не важно, что она наденет. Я нашел свой пиджак с кожаными заплатками на локтях и напялил на нее. Она вышла босиком, но на улице было не холодно, и мы не собирались задерживаться там. Она перестала сопротивляться, хлопнула дверцей машины и села, уставясь перед собой.
Садясь рядом с ней, я сказал:
– Это для твоей же пользы. Когда ты увидишь, какая он отпетая сволочь, тебе станет легче.
– Заткнись и поезжай, – сказала она.
В борцовском зале все еще горел свет – «тренировка» затянулась, и я настоял, чтобы мы дожидались их у бассейна.
– Это заставит его кое-что вспомнить! – сказал я. – Застукан дважды в одном и том же месте! Какой кретин!
– Слушай, я посмотрю все, что ты хочешь показать мне, – сказала Утч, – только перестань со мной разговаривать.
Я не мог найти выход из раздевалки, но Утч провела меня. Мы уселись на первой трибуне прямо над бассейном, и я воображал, как однажды там ждала Эдит. Я сказал:
– Я должен был пойти и привести Эдит тоже.
– Это не может быть Одри Кэннон, – сказала Утч. – Он просто не в состоянии видеть ее снова.
– Ну, это другая Одри Кэннон, – сказал я. – Разве ты не понимаешь? У него будет одна Одри Кэннон за другой, потому что таков он. На этот раз, может, волейболистка без пальцев. Но это всегда Одри Кэннон, я знаю.
– Ты знаешь только себя, – сказала Утч. – Вот и все, что ты знаешь.
Она сидела на жесткой скамейке в своей влажной блузке, моем пиджаке с заплатками на локтях, в штанах, в которых я обычно пишу дома, с ширинкой, болтающейся где-то в коленках. Она выглядела как клоун из погоревшего цирка. Я обнял ее, но она оттолкнула меня, и я чуть не упал со скамейки.
– Сиди и смотри, – сказал я.
– Я сижу.
Мы ждали довольно долго.
Когда я услышал, как в душе Северин поет что-то на немецком, я понял, что Утч, конечно, знает песню и что вся эта затея, может, не так уж хороша. Потом зажглись огни под водой и два обнаженных человека, смеясь, плюхнулись в воду. Никто не хромал. Невысокий, мощный, похожий на тюленя человек, вынырнувший в середине бассейна, отфыркиваясь, как морж, был, конечно, Северин, а тонкая, грациозная женщина, скользнувшая к нему под водой и заботливо дотронувшаяся до его члена, была Эдит.
– Это Эдит, – прошептал я.
– Ну конечно, – сказала Утч.
Они увидели нас, как только мы заговорили. Эдит оттолкнулась, поплыла к дальнему бортику и схватилась за поручни. Северин, как буйвол на лежбище, барахтался на глубине, таращась на нас. Все молчали. Я взял Утч за руку, но она высвободилась и спустилась с трибуны вниз по ступенькам. До дверей в душевую мы шли, казалось, вечность. Единственной моей мыслью было: как сейчас выпутаться из этого недоразумения. Я не сомневался, Уинтеры думают, что мы с Утч только что закончили наш ритуал.