Семейное проклятие
Шрифт:
А на следующее утро Аля проснулась от того, что ее тошнило. Не до такой степени, чтобы срочно в ванную бежать, очищать желудок, но все равно очень неприятно.
Оладушков, что ли, вчера объелась? (Виктория Арнольдовна изумительно вкусные пекла, остановиться просто невозможно.) Или из-за сырой воды? Тоже был накануне грех, глотнула на бегу из-под крана. С новой ее суматошной работой даже чаю вскипятить бывает некогда.
Аля неохотно выбралась из постели, и ее замутило еще больше. Причем мало что в животе крутило-вертело, еще на душе тошно –
Посмотрела на себя в зеркало – видок ужасный. Лицо серое, глаза ввалились. Прямо маска смерти какая-то!
Алла выпила таблетку от тошноты – не помогло. К тому же голова начала болеть. Вернуться бы сейчас в постель, забиться под одеяло, проспать еще часика три… Но надо поднимать Настену в школу, кормить Зоиньку. А в девять – у нее уже первый урок английского в детском садике. Если не прийти, детишки – сознательные они у нее – расстроятся. И за продуктами к обеду надо успеть съездить – одних кур на супчик нужно семь штук.
Но до чего ж – помимо того, что живот болит, – все сегодня раздражает, бесит!
Алла собрала в кулак всю свою волю, чтоб не сорвать плохое настроение на Насте или тем паче на крошке Зое.
Однако в садике не удержалась. Да и было за что на сотрудников собак спустить. На улице дождь, в коридоре мокреть, а дети уличную обувь сняли и наступают в лужи прямо в колготках. Нянечка, тетя Лида, вместо того чтоб пол протереть, по телефону болтает. И повариха опять разгуливает по кухне простоволосая, в расстегнутом халате.
На нянечку – пугливую, тихую женщину – даже прикрикивать не пришлось. Та только увидела недовольный взгляд начальницы, тут же оборвала телефонный разговор, стрелой ринулась в коридор наводить порядок.
А вот повариха Прасковья Максимовна – нет бы признать, что виновата, – еще и возмущаться стала:
– Но я завтрак уже сготовила! А если постоянно ходить в колпаке этом вашем, у меня голова преет!
«Ох, выгнала бы тебя прямо сейчас!» – сердито подумала Аля.
Не было у нее контакта с этой худющей (странно для поварихи), вечно сердитой женщиной.
Держала ее только из-за того, что дети – даже самые избалованные – стряпню Прасковьи Максимовны обожали. Требовали дома «еды, как в садике». Мамаши даже приходили спрашивать у поварихи рецепты, та снисходительно рассказывала, как готовить правильный плов или куриный суп, и ужасно этим фактом гордилась.
Алла тоже признавала: Прасковья Максимовна над самыми простейшими продуктами будто ворожит. Вроде делает простецкие макароны по-флотски, но ароматы в кухне витают стопроцентно ресторанные.
Правда, сегодня там пахло – против обыкновения – неприятно. Аля поморщилась, хмуро взглянула на кухарку:
– Что вы на завтрак готовили?
Та поджала губы:
– Да я-то все как обычно. Ватрушки
Так Прасковья Максимовна – далекая от политкорректности – именовала темнокожего преподавателя ритмики. Увещевать ее было без толку. Когда Аля делала ей замечания, только глаза округляла: «Я ж не в лицо ему говорю!»
Сейчас тоже ни малейшего внимания на недовольство начальницы не обратила. Продолжила обстоятельно:
– Рахман ваш драгоценный явился с раннего утра, в коробочке принес какое-то месиво. И разогревает прямо в детской сковородке! Я ему: «Пшел вон, я ж на ней малышам котлетки жарю!» А этот – только хихикает! Я, говорит, хангри. Не знаю уж, что за хангри-мангри такое. Но то, что он хам – это уж точно. Вы б сказали ему…
Директриса лишь вздохнула. Да, непорядок, конечно. Но парень живет в общаге, у них там плита одна на пятьдесят человек. Не пробился, видно, завтрак себе приготовить. Что ж теперь, весь день голодному ходить?
Аля извлекла из сумочки список покупок, отметила в нем еще один пункт: «Посуда для сотрудников».
Повариха продолжала ворчать:
– Нянька наша, Лидка, тоже хороша! Ведет себя в моей кухне будто у себя дома! В холодильнике все обнюхает, ватрушку сегодня схватила прямо с противня руками. Сама в одежде уличной, из носа капает! Вот кого ругать надо! А вы все ко мне пристаете – с каким-то колпаком несчастным.
Победоносно взглянула на руководительницу. Аля, несчастная, измотанная тошнотой, едва не велела строптивой Прасковье Максимовне немедленно убираться вон. Остановило единственное: если кухарка уйдет прямо сейчас, обед детям – в придачу ко всем текущим делам – придется готовить ей!
Едва подумала о еде – затошнило совсем уж отчаянно. Срочно бежать домой. Облегчить – на своей территории! – желудок. А то прямо на глазах у сотрудников грех случится.
Но спастись бегством не успела. В кухню заглянула воспитательница, выкрикнула тревожно:
– Алла Сергеевна! Мишу Каманина рвет прямо в классе!
Ставки врача в штатном расписании садика не было. И к моменту, когда по вызову явился педиатр, паника достигла пика. Стало тошнить еще пятерых детей. К тому же Алле позвонила одна из мамаш (ее сын сегодня в садик не пришел), раскричалась:
– Чем вы моего ребенка отравили?! У Костеньки рвота, температура под сорок! «Скорая» его в больницу забрала!
Про собственное состояние – препоганейшее! – Аля уже и не думала. Раздавала поручения: срочно обзвонить родителей, предупредить, что в саду инфекция. Детей, кто здоров, вывести на внеплановую прогулку, а в помещении пока тщательную уборку во всех классах провести – включить кварцевые лампы.
…Когда старенький доктор – приятель Виктории Арнольдовны, работавший в садике на договоре, – наконец, прибыл, Аля, запыхавшаяся, в резиновых перчатках, домывала туалет. (Не вешать же всю работу на единственную нянечку!)