Семейные тайны
Шрифт:
– А Ильдрым?- и сама же изумилась: неужто примирение?
На свадьбу к ним Айша не пошла и сестер не пустила (но Лейла была). И, уже войдя в роль, добавила:
– Он хлеб растил, а теперь землю бурит!
– И Асия в рабочие пошла!- подсказал Бахадур, он недавно видел у Асии ее служебное удостоверение - большая фотокарточка, вылитая Айша на Доске почета, а там, где должность, звучное слово: оператор. "О!..- сказал Бахадур.Всего-навсего учетчица!.." - и тотчас забрала удостоверение (а ведь фотографию дала не свою, испытать хотела - и обошлось: тайком у Айши взяла; красивая фотография, удачное выражение нашли).
Агил ухмыльнулся, а отец, дабы упредить его очередной
– Какой у Лейлы кукольный театр, где разыгрываются свои интриги!..Расхохотался.
Надо же: Агил вскоре, будто в укор всем, когда Ильдрыма не станет и Асия покинет дом, уедет в деревню, напомнит снова: "Некому у нас хлеб растить и землю бурить!.."- и Айша опять невзначай возмутится, об Асие скажет, хотя сестра смертельно ее обидела, но тут не до обид, новые веяния, и надо гордиться такой родней, если даже... но редко когда слова раньше дум, а тут на минутку забылась: Хансултанов!.. У Асии зрело давно, а тут прорвалось. "Ты! ты!.."- вцепилась в галстук Хансултанова, скрутила жгутом, такая маленькая перед ним, и он не ожидал внезапной атаки, мотает огромной головой, а узел еще туже затягивается, побагровел весь, галстук душит.
Асию оттаскивают, Айша, кажется, и он изо всех сил воротник оттягивает, пальцы с трудом вдел, чтоб от бешеной петли спастись.
А потом хватал разинутым ртом воздух, никак не отдышится, галстук на плече, рубашка вылезла, впихивает в брюки, пальцы не слушаются, дрожат. "Стой!"- ему Алия, чтоб не дергался, а он тревожно оглядывается: видел кто? слышал?.. Решительно поправляет ему съехавший галстук и выталкивает за дверь.
И Айша напугана: а вдруг разрастется? никакой ведь вины, это ж ясно, но поди докажи. "Если вы сами себя обвиняете!.." Спешка была, давил Хансултанов, торопил, и она тоже, но как хорошо, что не громогласно, нажимала, какая досада.
"При чем тут он, глупышка?"- пытается успокоить.
"Пусти!
– вырывается Асия.- Он ответит!"
"Разве нам не больно?!"
"Вы все!.."
"Несчастный случай,- как можно мягче,- кто мог знать?"
И снова: "Вы все!.. Распирает вас, только б урвать вам"
"Не забывайся, Асия.- То ли предостережение, то ли мольба.- Наша семья на виду". "Ну да, это ж мы, Аббасовы!" "Ты тоже!" "Да, и я тоже!.."
Потом еще поговорят, на сей раз без уговоров, резко.
"Беда ослепила тебя. И тебе наплевать на нас, на твоих сестер. Это ж удар и по Алие!"
"Загремите однажды все!"
"И ты будешь радоваться?"
"Успокоюсь!"
Айша была так напугана, что решила не ждать, а действовать, отвлекающий маневр (?), выступить с докладной запиской: копни любого!.. И ночью, перед сном, в ушах слова Устаева: "А ну-ка давайте расследуем!.." Он дотошный, вернее, был им. "Давили своим авторитетом? Зуд тщеславия?! Кто позволил эксперимент? Где расчеты и выкладки? Даже рекламу создавали!.. Всем родом: и вы, Айша-ханум, хи ваши зятья?.. Ах, стихия? Ну как же, небывалой силы шторм!.."
Одно к одному: провал хансултановской авантюры, гибель Ильдрыма, разрыв с сестрой,- после письма Айша выкинула ее из сердца!- страхи, докладная записка и... уход Устаева!
А прежде ушли ее, Айшу.
Между уходом Устаева и приходом нового, именно в этот промежуток, и была названа улица именем Ильдрыма, великий соблазн был сказать Устаеву (но лучше промолчать!), а потом поздно говорить, ибо могут спросить: "А почему раньше мы не знали?" Мол, выгоду извлечь намерена.
"А что?- продолжил тем временем Аскер Никбин, и Айша благодарна ему, что выручил.- Наша семья и впрямь может руководить. Если включить
Но почему Бахадур назван в ряду вождей?! то ли дар провидения у Агила, они почти ровесники, то ли еще чего,- "а ты случайно не входишь, программист-математик Агил, в полуофициальное, да, да, строго засекреченное! общество парапсихологов?!"
И тут - гром!
Первым весть о Джанибеке принес Махмуд. Слухи слухами, а здесь точно.
Но сначала ушли за докладную Айшу. Потом ее шефа, Устаева.
И ведомство неделю лихорадило без шефа. Разваливается!!
И чего она полезла?!- только на миг это сомнение. ЧЕГО ЕЩЕ ТЕБЕ НАДО БЫЛО? Неделя-другая, и занять Хансултанову высокую башню, а к ней скоростной лифтоставалось только подписать! А там, как по цепочке, и у Аскера Никбина выгорит, Хансултанов обещал выбить место, как у соседей: поэт-академик, скоро выборы, и бросил фразу, пусть работает: надо, мол, и~ видных деятелей искусства в науку привлекать; шепот по залу разросся в гул, шумят, гремят, но кому связываться охота, тем более что знают, пошла бумага.
"А то что получается?- перекричал Хансултанов рокот, массивная трибуна вот-вот рухнет под напором могучей сутулой спины, и весь он нацелен на зал, который утихомирился, слушая занятный рассказ:- Ну, что за мазню иногда показывают? Этот, как его, художник! лженоватор! нарисовал ребенка, голова у него вот такая,- рукой показывает,- как яблоко, а держит в руке гранат величиной с арбуз!.." И о силе настоящего искусства - о том, как однажды стоял у картины: "Ну, вы знаете, в музее у нас, у самого входа, висит, море клокочет и волны! Смотрел я на нее,- и руки к вискам приложил, пальцами вперед, как шоры, вроде конь какой, показывает, как смотрел,- и вдруг как обрушилась на меня волна, шарахнула меня по стене!! вот это искусство!.."
Не успели.
А ведь и рисковал Хансултанов: дорого ему могла стоить история с обрезанием Муртуза. Айша пыталась тогда воздействовать: делай свое дело, но тихо. Как тихо?! Это ж свадьба! первая свадьба будущего мужчины!..
Будь что будет, рискну!.. И созвал Хансултанов сотню-другую гостей, торжества в старом отцовском доме, двор вместительный, столы по краям, музыканты, шашлыки, плов как горная гряда, и просторный круг для танцев, а среди гостей - иностранец какой-то, вернее, прибалт (а это латыш), пришел на свадьбу, ни жениха не видно, ни невесты, а потом мальчик появляется. "Вот он,шепчет ему на ухо сосед,- виновник торжества!" "Как, и уже родился мальчик?" Долго хохотали над латышом: и обрезание - это свадьба, объяснили, так принято у нас.
Проскочило, прошло: ни замечания Хансултанову, ни упрека,- уход Устаева спас, не до него было.
Как же Хансултанову проворонить такого лезгина, мастера по обрезанию? Папаха пахнет бараном, а усы от махорки порыжели,, чубук курит. А главное, безотказно орудует камышовыми приспособлениями, и вдеть не больно, и лишнее наружу, и нож острый, отвлечет малыша шуткой, глаза страшны, лучше помалкивать Муртузу, не почувствуешь даже, как кожицу срезали. И пеплом посыплет ранку, чтоб никаких заражений-нагноений, это уже много векЧэв практикуется, почище чем в клинике у опытного хирурга. А за что Хансулта-нова ругать? Какой антиобщественный поступок он совершил? Какую идеологическую диверсию? Пусть бросит камень кто безгрешен по части обряда. Да и кто не обрезан? Даже... но подробности ни к чему: и все зятья, и их дети, и тот, кто... короче, сколько лет прошло, а ничто не меняется (из заведенного), к тому же гигиена.