Семейные тайны
Шрифт:
– Ехать в Восточный Берлин довольно далеко, а мы должны были утром вместе вернуться в этот дом, – пояснил Дронго, – и поэтому я предложил ей остаться в отеле, где я жил.
– Вы сами верите в эту невероятную ложь? – поинтересовался следователь.
– Это правда, – отмахнулся Дронго. – Если вы не хотите мне верить, то зачем вообще этот бесполезный разговор? Давайте его закончим, и я отсюда уеду.
– Вы не поняли, герр эксперт, – сказал переводчик. – Мы собираемся задержать вас на трое суток, оформив необходимое решение суда. И еще мы проверим вашу одежду на предмет
– Это ваш следователь ничего не понял, – усмехнулся Дронго. – Ему сообщили, что я международный эксперт, а он не принял эту информацию к сведению. У меня дипломатический паспорт эксперта ООН, и герр Менцель при всем желании не сможет меня арестовать. Даже если ему будет изо всех сил помогать герр Нерлингер. Вот мой паспорт. Чтобы суд вынес решение о моем задержании, вам нужно получить согласие Генерального секретаря ООН или Генеральной ассамблеи ООН, которая состоится не раньше чем через семь месяцев. Ваши офицеры просто переписали данные моего паспорта, не сообщив вам о его статусе.
Пока переводчик переводил его слова, лица обоих собеседников вытягивались, словно на картинке, по которой проводят горячим утюгом.
– Мы все проверим еще раз, – хрипло предупредил Менцель.
– Не сомневаюсь. И будет здорово, если на этот раз вы проверите все гораздо тщательнее, чем в предыдущий.
– Мы пошлем запрос в Нью-Йорк, – добавил Нерлингер.
– Это тоже ваше право, – согласился Дронго, – но для начала позвоните в Берлин комиссару Реннеру.
– Вы знаете комиссара Реннера? – удивился инспектор.
– Причем неплохо. Если бы вы не были таким провинциалом, то наверняка бы узнали о том, что случилось в Берлине примерно два с половиной года назад, когда был разоблачен один из ваших коллег. Можете позвонить Реннеру, он подтвердит.
– Обязательно позвоню, – мрачно сказал Нерлингер. – А теперь сообщите нам, кого именно вы сами подозреваете. Если вы такой известный эксперт, то у вас должно быть свое мнение о случившемся. Там осталось всего несколько человек. Если не считать маленькую девочку, которая просто не могла быть убийцей собственной бабушки и жены их семейного друга, то остается семья дочери погибшей хозяйки – дочь и зять. Семья сына погибшей хозяйки – сын и невестка с маленькой девочкой. И наконец, ваша знакомая Эмма Вихерт. Только пять человек, не считая ребенка. Если скажете, что это много, то я соглашусь. Но один из этих пятерых может быть убийцей.
– У вас стандартное мышление, герр инспектор, которое может вас подвести, – возразил Дронго. – Почему убийцей не может быть другой человек, например Арнольд Пастушенко? Это как раз более логично, ведь его погибшая жена сидела рядом с ним, и ему проще остальных было бросить яд в чашку с кофе супруги. Но раз он оттуда уехал, вы автоматически исключаете его из числа подозреваемых. Хотя как человек, проработавший много лет в полиции, вы должны помнить, что в таких семейных разборках убивают обычно очень близкие люди в силу каких-то конкретных причин.
– Тогда зачем ему убивать фрау Марту Крегер? – вмешался Менцель.
– Именно поэтому мы до сих пор не знаем ответа на этот вопрос, – кивнул Дронго. –
– И вы еще считаетесь одним из лучших экспертов, – вздохнул Менцель.
Дверь открылась, и кто-то позвал Нерлингера. Он извинился, поднялся и вышел.
– Даже если мы не сможем вас арестовать, – сказал Менцель, – никто не мешает нам «попросить» вас остаться в Берлине до завершения расследования.
– С удовольствием, – кивнул Дронго. – Тем более что и в мои планы не входит покидать эти места до завершения расследования и разоблачения хитроумного убийцы, так замечательно спланировавшего преступления.
– Надеюсь, что вы действительно не уедете, – пробормотал Менцель. В этот момент в комнату букально вбежал Нерлингер.
– В одной из чашек найдены остатки яда, – сообщил инспектор.
– Это была чашка погибшей? – уточнил следователь.
– Не совсем. В чашке, которую использовала погибшая, остатки яда найдены непосредственно в кофе. А вот в другой чашке практически ничего не было, кроме остатков яда.
– Чья это была чашка? – быстро спросил Дронго.
– Пока не знаем.
– Чьи отпечатки?
– Сейчас пытаемся идентифицировать, – пояснил инспектор. – Эти папиллярные узоры совпадают с отпечатками пальцев одного из подозреваемых, и они есть в нашем архиве. То есть убийца, который оставил частички яда в другой чашке, очевидно, отравил и чашку погибшей.
– Вы уже знаете, чьи это были отпечатки пальцев? – перебил его многословие Дронго.
– Пока нет. Но мы все это легко проверим, – заявил Нерлингер. – Кроме того, я позвонил комиссару Реннеру. Узнав, что вы находитесь здесь, он решил лично сюда приехать. Если он вас узнает, то неплохо. А если нет, тогда мы потребуем решения суда и арестуем вас до завершения расследования, даже с учетом вашего дипломатического статуса. Убежден, что Генеральный секретарь ООН отменит вашу дипломатическую неприкосновенность, понимая, как важно получить достоверные сведения от такого компетентного человека, как вы.
– Вы закончили проверку психического состояния фрейлейн Сюзанны? – спросил Дронго.
– Пока нет, но к вечеру закончим, – сообщил Нерлингер.
– А где сейчас Пастушенко?
– Вместе с нашими экспертами подписывает документы как близкий родственник погибшей. Сейчас проводится вскрытие второго трупа, и через несколько минут мы будем иметь более определенный результат. Итак, вы никого не подозреваете?
– Вы знаете, что родственница семьи Крегер оставила им большое наследство? – вместо ответа задал вопрос Дронго.
Нужно было видеть, с какими лицами все переглянулись.
– О какой сумме идет речь? – поинтересовался Менцель.
– Тоже мне Пинкертоны! – пробормотал Дронго. – Этого переводить не нужно. Лучше скажите, что, по моим сведениям, речь идет о большой сумме в восемь или девять миллионов евро.
– Вы не ошиблись? – спросил инспектор, услышав эти слова.
– Полагаю, что нет. И этой суммой должна была управлять Марта, которая являлась опекуном своей младшей сестры.
– А Марту отравили первой, – невесело произнес Менцель.