Семейство Борджа (сборник)
Шрифт:
Чезаре с его живым темпераментом нужно было постоянно с кем-нибудь воевать или что-нибудь праздновать. И вот, когда война временно прекратилась, начались празднества, по обыкновению пышные и неистовые: днем – игры и кавалькады, ночью – балы и любовь, ведь самые красивые женщины в Романье, а значит, и в мире, слетелись к победителю и составили сераль, которому позавидовал бы египетский или турецкий султан.
Прогуливаясь однажды в окрестностях города в обществе благородных льстецов и титулованных куртизанок, которые не покидали его ни на миг, герцог Валентинуа повстречал на дороге, ведущей в Римини, большой кортеж, явно сопровождавший какую-то важную персону. Увидев вскоре, что персона эта принадлежит к женскому полу, Чезаре подъехал поближе и узнал в ней ту самую фрейлину герцогини Урбино, которая во время боя быков громко вскрикнула, когда
Красота девушки поразила Чезаре еще в Риме, теперь же она показалась ему еще прекрасней, и он решил завладеть этим очаровательным цветком любви, упрекая себя, что столько раз безразлично проходил мимо него. Поздоровавшись с нею как со старой знакомой, Чезаре осведомился, не намерена ли она задержаться на какое-то время в Чезене, однако узнал, что девушка торопится – ее ждут с таким нетерпением, что приходится целые дни проводить в пути, а заночевать она намерена в Форли. Большего Чезаре и не требовалось: он подозвал Микелотто и сказал ему на ухо несколько слов.
Как и предупреждала красавица-невеста, остановка оказалась недолгой, и поскольку день уже клонился к закату, кортеж вскоре двинулся в сторону Форли, однако не проехал и лье, как из Чезены вылетел отряд всадников, который вскоре догнал его и окружил. Хотя солдаты охраны были немногочисленны, они попытались защитить невесту своего генерала, но когда несколько человек пали мертвыми, остальные в страхе разбежались; девушка, выскочив из носилок, тоже бросилась наутек, но главарь разбойников схватил ее и перекинул перед собою через седло, после чего, велев остальным возвращаться в Чезену без него, пустил лошадь галопом напрямик через поле и вскоре скрылся в надвигающихся сумерках.
Карраччоло услышал о случившемся от одного из беглецов, который заявил, будто узнал в похитителях солдат герцога Валентинуа. Сперва генералу показалось, что он чего-то не понял: узнанное просто не умещалось у него в голове, но, когда вестник повторил страшную новость во второй раз, он на несколько мгновений замер, словно пораженный молнией, после чего с грозным воплем бросился к герцогскому дворцу, где под предводительством дожа Барбериго заседал Совет десяти. Ворвавшись в зал без доклада как раз в тот миг, когда заседавшие сами только что узнали о проделке герцога Валентинуа, Карраччоло вскричал:
– Светлейшие синьоры, я собираюсь вас покинуть, поскольку должен отомстить, пусть даже ценою жизни, которую я надеялся посвятить служению республике. Оскорблена самая благородная часть моей души – моя честь. У меня похитили самое дорогое – мою будущую жену, и тот, кто это сделал, – само воплощение коварства, подлости и кощунства, герцог Валентинуа! Пусть вас не обижает, что говорю так о человеке, который кичится венецианским дворянством и находится под вашим покровительством, – это не так, он лжет; его низость и преступления делают его недостойным и того, и другого, точно так же, как он недостоин даже жизни, которую я отберу у него вот этим самым мечом. Бастард, братоубийца, присвоитель чужой собственности, гонитель невинных, разбойник с большой дороги, человек, попирающий все законы и даже тот из них, который почитается у самых диких народов, – закон гостеприимства; негодяй, в своем собственном государстве совершающий насилие над девушкой, когда она вправе ожидать от него знаков внимания не только как женщина и невеста, но и как подданная светлейшей республики, кондотьером которой я являюсь и которую он оскорбил в лице моей будущей супруги, – такой человек недостоин умереть от моей руки. Однако тот, кто обязан его наказать, – не государь и судия, а отец, столь же преступный, как сын, и поэтому я сам отыщу злодея и пожертвую собственной жизнью, не только дабы отомстить за нанесенное мне оскорбление и за кровь множества его жертв, но и затем, чтобы спасти светлейшую республику, которую он, разделавшись с другими итальянскими государями, мечтает прибрать к рукам.
Дож и сенаторы уже были в курсе события, приведшего к ним Карраччоло, и внимательно слушали генерала, не скрывая своего возмущения: они были и сами оскорблены в лице кондотьера. Поэтому они поклялись ему собственной честью, что если он положится на них и не даст увлечь себя гневу, который сулит ему лишь гибель, то либо невеста будет возвращена ему без единого пятнышка на свадебном покрывале, либо их месть будет соответствовать нанесенной обиде. В доказательство того, что благородное собрание считает это дело безотлагательным, секретарь совета Луиджи Маненти был немедленно послан в Имолу, где, по слухам, находился герцог, чтобы выразить ему неудовольствие светлейшей республики по поводу оскорбления, нанесенного ее кондотьеру. Затем Совет десяти и дож отправились к послу Франции и упросили его поехать вместе с Маненти к герцогу Валентинуа и от имени Людовика XII потребовать немедленного возвращения похищенной в Венецию.
Добравшись до Имолы, посланцы явились к Чезаре, который с неописуемым удивлением выслушал их требования, заявил, что никакого отношения к преступлению не имеет, после чего уполномочил Маненти и французского посла начать розыск злодеев, пообещав со своей стороны тоже начать деятельные поиски. Герцог казался настолько искренним, что посланцы светлейшей республики попались на удочку и приступили к розыску похитителей. Отправившись на место преступления, они принялись собирать сведения. На дороге они нашли убитых и раненых. Нашли свидетелей, видевших, как мужчина увозил на летящей галопом лошади заплаканную женщину: всадник скоро свернул с торной дороги и пустился напрямик через поля. Какой-то крестьянин, возвращавшийся домой, видел, как всадник то появляется, то исчезает, словно тень, держа направление в сторону стоявшего на отшибе дома. Некая старуха видела, как они входили в дом. Но за ночь дом исчез, словно по волшебству, и на его месте осталась лежать одна соха, поэтому никто не мог сказать, что случилось с разыскиваемой девушкой – ни обитателей дома, ни его самого не было.
Вернувшись в Венецию, Маненти и французский посол сообщили, что им ответил герцог Валентинуа, чт'o предприняли они сами и почему их поиски не дали никакого результата. Ни у кого не было сомнений в виновности Чезаре, но и доказать никто ничего не мог. В конце концов светлейшая республика сочла за лучшее – из-за войны с турками – не ссориться с папой и запретила Карраччоло мстить за оскорбление, разговоры о котором понемногу сошли на нет.
Между тем зимние развлечения вовсе не заставили Чезаре забыть о своих планах относительно Фаэнцы. Едва наступившая весна позволила продолжать военные действия, как он снова подошел к городу, разбил лагерь напротив крепости и, сделав новый пролом в стене, дал приказ к штурму, на который бросился первым. Однако, несмотря на личную отвагу Чезаре и поддержку солдат, Асторе вновь отбил нападение: он сам во главе своих людей оборонял брешь, тогда как женщины, стоя на стене, забрасывали противника булыжниками и стволами деревьев. После часовой схватки врукопашную Чезаре был вынужден отступить, оставив в крепостном рву две тысячи человек, в их числе Валентино Фарнезе, одного из своих самых отчаянных кондотьеров.
Тогда Чезаре, видя, что ни отлучение от церкви, ни штурм не приносят желанных плодов, заменил осаду блокадой: все дороги, ведущие в Фаэнцу, были перерезаны, и связь города с внешним миром прервалась; а поскольку в Чезене стали замечаться признаки народного возмущения, он поставил губернатором человека по имени Рамиро д’Орко, могучая воля которого была известна и которому было дано право казнить или миловать любого жителя города. После этого Чезаре стал преспокойно ждать под стенами Фаэнцы, пока голод не заставит жителей выйти из города, который они так ожесточенно обороняли. И действительно, через месяц, испытав все ужасы голода, жители выслали в лагерь Чезаре парламентеров с капитуляцией. Герцог Валентинуа, у которого оставалось в Романье еще много дел, против ожидания особенно не упрямился, и город был сдан на условиях, что никому из жителей не будет причинено вреда, и Асторе Манфреди, его юному синьору, будет позволено удалиться, куда он пожелает, с правом пользоваться доходом от вотчины.
В отношении горожан условие было выполнено в точности, однако, увидев Асторе, которого он до этого не знал, Чезаре воспылал противоестественной страстью к миловидному молодому человеку, несколько похожему на женщину, оставил его при себе и принялся воздавать ему чуть ли не царские почести, так что всем казалось, будто он крепко подружился с молодым князем. Но в один прекрасный день Асторе исчез, точно так же как невеста Карраччоло – бесследно. Чезаре казался весьма встревоженным, заявил, что тот, должно быть, сбежал, и, дабы всех в этом уверить, разослал во все стороны гонцов на его поиски.