Семилетняя война
Шрифт:
Зато на протяжении всего царствования влиятельную силу, как своеобразное дополнение и своеобразный противовес официальным органам государственной властью, наряду с фаворитами и лейб-кампанией, представлял и особый женский кружок, попасть в который считалось великой честью, — занимавшийся чесанием императрициных пяток на сон грядущий. Кроме этого, они ещё и нашёптывали что-нибудь императрице, чтобы та не скучала, нашёптывали то, о чём их просили лица, принадлежащие к сфере политической. И часто эти ночные нашёптывания трансформировались в дневные указы и рескрипты...
Такая же простота нравов царила и в развлечениях
Любила поездки на природу, обеды в летних палатках, прогулки верхом и охоту. Между прогулкой и охотой, собрав своих фрейлин, она любила поводить с ними на лужайке хороводы. Утомившись, приказывала:
— Девки, пойте!
После пения — лёгкий сон в тенёчке на специально раскинутом ковре. Одна из девок отгоняла мух, остальные стояли рядом, чуть дыша, если кто начинал болтать, в него летел Елизаветин башмак.
Были любимы и дальние поездки. Периодически на несколько месяцев она переезжала из Петербурга в Москву. Петербург пустел, сенат, синод, коллегии — иностранная и военная, казна, дворцовая канцелярия, почтовое бюро, вся дворцовая и конюшенная прислуга должны были её сопровождать. На всё это требовалось до 19 000 лошадей.
Особое благоволение высказывалось к быстрой езде: в карету императрицы впрягали дюжину лошадей и пускали их вскачь. Рядом бежала полная запасная упряжка, и как только одна из лошадей падала, её сразу же заменяли. В 1744 году было предпринято путешествие в Киев. Старшина, желая поразить грандиозностью своего уважения и щегольнуть богатством, потребовал 400 коней. Алексей Разумовский, рассмеявшись, покровительственно похлопал по плечу отставшего от жизни провинциала:
— Надо в пять раз больше!
Вся эта роскошь — императрица имела несколько тысяч платьев, обычно надевавшихся раз в жизни — помноженная на мотовство ближнего и дальнего окружения императрицы, тяжким бременем ложилась на плечи простого народа, прежде всего крестьян.
Сенат в середине 1750 года доложил императрице, что средний доход последних пяти лет — не считая подушной подати и некоторых других видов пополнения государственной казны — где-то около четырёх миллионов, тогда как средний расход более четырёх с половиной миллионов. Ещё в 1742 году прусский посланник в России извещал своего короля, что «все кассы исчерпаны. Офицеры десять месяцев уже не получали жалованья. Адмиралтейство нуждается в 5000 рублей и не имеет ни одной копейки». Правда, справедливости ради, следует заметить, что хронологически подобное положение дел следовало пока прежде всего инкриминировать Анне Ивановне и Бирону с сотоварищами...
Всегда прослеживалась прямая связь: с ухудшением условий жизни народа растёт его сопротивление, периодически начинающее приобретать открытые и явные формы и соответственно этому ужесточаются показания, при помощи которых монархи стараются сбить волну народного протеста. На всём протяжении XVIII века наказания ужесточались, и к моменту воцарения Елизаветы они были весьма и весьма суровы. С жизнью подданных не церемонились — главное было дать наглядный пример всем остальным потенциальным бунтовщикам. Время было жестокое, палачи работали не покладая рук. А Елизавета начала с того, что уничтожила смертную казнь. Не юридически, так фактически, ибо за годы её царствования ни один политический или уголовный преступник не был казнён.
В это же время были запрещены и пытки при проведении множества процессов —
Но осознавая свои обязанности в защите собственных прав и прав всех тех, кто владел в стране землёю, дворцами, крестьянами, лавками с товаром и хорошими деньгами, она, следуя традиции своих царственных предшественников, отнюдь не отменила наказания кнутом.
Что же такое кнут, лучше всего станет понятно из указа отнюдь недобропорядочной императрицы Анны. В нём предписывалось в некоторых случаях наказания заменять кнут розгами, «дабы виновные остались годными для военной службы». Некоторые палачи-умельцы с нескольких ударов могли убить человека, а единым — перерубали деревянную лавку.
В 1748 году граф Брюс, назначенный императрицей комендантом Москвы, резко возражал против ограничения количества ударов, непосильных наказуемым кнутом. Пятьдесят ударов, кои предписывал наносить закон, ему казались очень незначительными.
— Но, ваше сиятельство, — пробовали возражать ему, — ведь нанесение более пятидесяти ударов — это значит убить виновного!
— Ну и что же? Ведь речь идёт о замене смертной казни...
А кнут присуждался иногда за весьма малое, как было с одним купцом, осмелившимся взять за фунт соли пять копеек при установленной цене 4 5/8.
Бирон в предшествующие годы знал, что говорил, когда заметил: «Россией можно управлять лишь кнутом и кровью!» Менялось многое, неизменными оставались интересы сословия.
Первые годы правления Елизаветы Петровны — после заключения Абоского мирного договора — прошли для России без войн. Поход на Рейн — лишь незначительный эпизод, если учесть общеевропейскую обстановку. Но в конце своего правления императрица логикой малозначимого поначалу и в отдельности внешнеэкономических акций подвела страну вплотную к войне, вошедшей в историю под названием Семилетней, которая прекратилась только с её смертью. Именно эта война сделала имя Румянцева одним из наиболее известных в европейских военных кругах и во всём российском обществе.
После окончания войны за Австрийское наследство, в которой русские приняли участие корпусом Репнина, возросшая мощь Пруссии вызывала опасения французского двора, Алексей Бестужев-Рюмин с 1744 года — канцлер, сиречь глава внешней политики России терпеливо внушал Елизавете, постоянно отвлекавшейся от скучных истин, высказываемых канцлером монотонным скрипучим голосом:
— Государь французский Людовик XV никогда не устанет бороться с своим извечным противником — Англией за колонии, особливо индейские, да и мировое господство уступать не хощет.
— Господи, всё людям неймётся! Нечто земли им не хватает?
— Хватает, Ваше Императорское Величество, но кто же откажется от большего?
— Это точно. Однако при чём же здесь Пруссия?
— После утверждения Марии-Терезии на престоле Англия помогает Пруссии, видя в ней гаранта неприкосновенности своих ганноверских владений — ведь обсюзерены помогают лишь золотом, а не людьми, обычный приём островитян, привыкших таскать каштаны из огня чужими руками. Но Фридриху люди и не нужны — у него и так лучшая армия в Европе. А золото очень кстати. И не поймёшь тут: то ли англичане платят ему, чтобы он защищал их Ганновер от французов, то ли из опасения, как бы пруссак на него не покусился. Дело запутанное.