Семилетняя война
Шрифт:
— Не угодил. Не те глаза к старости стали. Эх, мать твою за ногу! Годков двадцать назад такого конфуза у меня не случалось.
— Да ты не горюй, — расхохотался Бороздин, глядя на растерянную физиономию старика. — Ну-тка, ещё разок попробуй.
Второе ядро ударило в середину шеренги. Несколько прусских солдат упало; остальные, сомкнув ряды, продолжали ещё быстрее подвигаться вперёд. Но уже со всех сторон понеслись ядра. Шеренги быстро редели. Они ещё продолжали подвигаться, но всё медленнее, будто подымаясь на крутую гору; временами они давали, не целясь, залп из ружей, почти не причинявший вреда.
Русские,
— Поддели-таки его, — благодушно проворчал Бороздин. — Это, должно быть, Микулин угораздил.
Пруссаки дали ещё один залп и вдруг, повернувшись, нестройной толпой хлынули назад, таща с собою раненых. Артиллеристы дружно заулюлюкали им вслед.
— Был дождик, ан вот и вёдро, — хитро подмигнул Евграф Семёнович. — Не подмочило тебя, Емковой? Цел?
— Покуда сухой. Да он, вишь, ещё много напакостит.
Атака Мантейфеля была отбита только орудийным и ружейным огнём, причём сам Мантейфель был ранен. Эта неудача не остановила Веделя. Он подкрепил отбитые войска пятью батальонами Гюльзена и приказал возобновить атаку. Салтыков, со своей стороны, подкрепил правый фланг двумя мушкетёрскими полками.
Вторая атака пруссаков была, подобно первой, отбита без рукопашного боя.
В этот момент из лесу показались четыре полка, направленные Веделем в обход правого фланга. Этот запоздалый охват был обречён на неудачу. Пруссаки были остановлены сильным огнём, а в довершение Чугуевский казачий полк ударил на них в копья, опрокинул и отбросил их обратно в лес, захватив при этом одно полковое орудие.
Ведель пожинал плоды своей самоуверенности, побуждавшей его в поисках скорейшей победы бросать в бой силы по частям. Однако сражение ещё не было окончено. В шесть часов вечера к пруссакам подошёл ожидавшийся ими сильный отряд генерала Ваперснова. Ведель решился в третий раз штурмовать правый русский фланг. Руководство атакой было поручено генералу Ваперснову.
Не надеясь преодолеть огневого заслона русских, Ваперснов решил изменить образ действий. Несмотря на лесистый характер местности, он предпринял атаку конницей, возложив на пехоту задачу только поддержать кавалеристов.
Было уже семь часов вечера. Светившее в глаза русским солнце уж почти не слепило. Поднялся лёгкий прохладный ветерок, и разгорячённые боем солдаты, распахивая мундиры, подставляли ему свою грудь. Широкая зелёная лужайка между позициями и ближним лесом то светлела, то снова покрывалась тенью от пробегавших облаков. Шатилов, испросивший у Салтыкова разрешение принять непосредственное участие в бою, получил во временную команду роту Сибирского полка, командир которой выбыл из-за ранения. Он испытывал радостное волнение. Непрекращающийся гул орудий, сознание успешно развивающегося боя, даже вид крови на земле — всё говорило о значительности происходящего. И он, Шатилов, тоже является участником этих событий! Стараясь держаться как можно проще и приветливее, он обошёл своих людей, роздал имевшийся у него запас табаку и велел одному немолодому солдату выбрать позицию поудобнее, на что тот хладнокровно ответил:
— Нешто я и сам за тем камнем не лёг бы? Да несподручно мне — потому меня контужило, и теперь левая рука как не моя. А хотя — как ваше благородие прикажут.
Шатилов
— Тут в строю контуженный солдат, — доложил он командиру полка, когда тот проходил мимо. — Может быть, велеть ему в лазарет сходить?
Командир с удивлением посмотрел на него.
— У меня человек сто таких, и раненые и контуженные. Без них у меня полк на четверть убудет. Да и сами они не уйдут. Не в первом бою так.
Огонь пруссаков усилился. Железные ядра запрыгали по земле. Потом из-за леса показались густые массы кавалерии.
Русские позиции опоясались огнём. Всадники десятками валились с сёдел, но конная лавина стремительно приближалась.
— Пали! Залпами! — восклицал хриплым голосом Шатилов, в свою очередь разряжая и вновь заряжая ружьё.
Прусская кавалерия была уж совсем близко. Над потными мордами коней виднелись злые лица с прямыми усами и невысокие треуголки кирасиров с железным крестом для защиты от сабельных ударов и с султаном, который пруссаки носили для отличия от русских. Всадники скакали тяжёлым галопом, стараясь сохранить равнение в рядах. Ещё момент — и туда, где огонь был несколько слабее, на стыке Сибирского и Пермского полков, хлынули разъярённые, стреляющие, кричащие и рубящие палашами кавалеристы.
— Что ж это? — растерянно произнёс молодой мушкетёр подле Шатилова, глядя, как за его спиной растекается конный поток. — Порубят нас, как капусту.
Шатилов мучительно старался сообразить, что ему следует сделать.
— Стреляй с колена! Как наскочат, принимай на штыки! — командовал он, силясь перекричать грохот стрельбы, рёв голосов и ржание коней.
— Уж и порох избухали, — плачущим голосом сказал тот же мушкетёр.
Внезапно часть прорвавшихся всадников повернула вправо и понеслась прямо на его роту. Молодой мушкетёр вскрикнул и, бросив ружьё, изо всех сил побежал под гору.
— Стой! — отчаянным голосом крикнул Шатилов. — Стой, каналья!
Но в этот момент ещё трое солдат швырнули на землю ружья и побежали вслед за первым.
— Hoch! Hoch! Hoch! Hoch! — грянули совсем рядом нестройные голоса пруссаков, и Шатилов увидел, как над его головой со свистом взлетел широкий палаш.
Дальнейшего он не мог вспомнить. Словно какая-то чуждая сила оторвала его ноги, подхватила и понесла. Обрывками сознания он улавливал, что бежит без ружья, придерживая рукою шпагу, а вокруг бегут десятки его солдат. «Что я делаю! Боже! Надо остановиться», мелькала у него мысль, но в это мгновенье над его ухом проносилась пуля или где-то совсем рядом визжал палаш, с отвратительным хряском врубаясь в череп, и не оставалось больше ни одной мысли, кроме страха перед страданием и смертью, и ноги, не повинуясь разуму, уносили его всё быстрее куда-то вниз и влево, через кусты и широкие овраги.
Наконец погоня прекратилась… Прусские кавалеристы, сделав напоследок залп, уходили обратно, чтобы примкнуть к своим основным силам, старавшимся расширить прорыв.
Солдаты, тяжело дыша, собирались в кучу. Никто не говорил ни слова. Одни сплёвывали густую, вязкую, иногда кровавую слюну, другие зачем-то старательно обчищали мундир от приставших во время бега колючек. Все избегали смотреть в глаза друг другу и зато тем внимательнее смотрели на Шатилова, с молчаливой настойчивостью ожидая его приказаний.