Семиовражье часть 2. Крестовый поход начинается в полночь
Шрифт:
Андрео Поло с помощью ниточек открыл небольшие дырки в корпусах, и броненосцы дружно стали крениться в разные стороны. Десять из двенадцати макетов стали на киль, остальные имели крен достаточный, чтобы последовать за ними при небольшом волнении на море.
Иоанн показал рукой на водяной куб.
– Это подлинные расчеты и подлинная информация. Собственно это все, что я хотел вам сегодня показать, господа. Какие меры вы будете принимать после этого просмотра – дело ваше, но думаю ни вы, ни ваши правительства не останутся равнодушны к
Помолчав, он добавил.
– Думаю, вам нужно спешить к телеграфам, господа, хотя я с удовольствием видел бы вас сегодня среди своих гостей.
Ненавязчиво указав послам на дверь, бывший магистр попрощался с ними, и в обнимку с Амандой удалился наверх.
Палеолог с Иваном Андреевичем спорили в машине. Грек утверждал, что информация от бывшего магистра всегда верна и проверена, пользуется большим авторитетом у его правительства. Иван Андреевич, на собственном опыте переживший Цусиму, в конце концов, согласился с ним.
Иван Андреевич в свою очередь предупредил Палеолога.
– У меня большое подозрение, что ваш информатор обладает гипнотической силой. Когда-нибудь он ее против вас же использует. А сами знаете, в карьере дипломата – сто раз маленькая правда, а один раз большая неправда – и вы возвращаетесь на родину, в архиве бумажки перекладывать, если доверят.
12 июля 1905 года. Русское посольство.
Генерал Драгомиров отреагировал на заявку посольства по-своему. Уже утром на вокзале Рима остановился черный корпус скоростного поезда, личного, генеральского.
Солдаты вытаскивали тюки и ящики с мебелью, таможню проходил взвод охраны. Дьяк Афанасий распоряжался в сборке и расстановки мебели, пока Иван Андреевич беседовал с начальником охраны посольства.
Полковник Николай Александрович Романов не выглядел бравым воякой, и скорее был похож на давно отправленного в отставку офицера, донашивающего свой мундир. Генерал прислал полковника в качестве командира взводы, что говорило о многом. О большем говорила личная записка старого генерала. В ней черным по белому было написано
«Иван Андреевич, уважаемый! Принимайте охрану в свое полное распоряжение. Уж не обессудьте за то, что посылаю вам полковника Н.А. Романова, но уже в печенках у меня сидит «стратиг » этот со своими художествами. Будет в чем нужда – телеграфируйте. Генерал Драгомиров».
Иван Андреевич внимательно посмотрел на «стратига». Судя по лицу, его художества выражались в непомерных возлияниях, что он не терпел. Поэтому, решив, что разгадал причину недовольства генерала по отношению к Романову, заявил на прощание.
– Предупреждаю вас, Николай Александрович – закон у нас сухой. До адмиральского часа в посольстве не пьют. И после немного только. Принимайтесь за выполнение своих обязанностей, надеюсь на то, что мы с вами сработаемся.
День прошел в мелочи бумаг, забот, головной боли и папских иезуитов, многократно наведывающихся за день «засвидетельствовать почтение». Глаза иезуитов быстро бегали по комнатам, пытаясь уловить каждую буковку на бумагах, оценить обстановку, уши как локаторы прислушивались ко всему, что творится в доме. Казалось и воздух они вдыхают с единственной целью – определить, чем здесь пахнет и что готовит повар русскому посланнику.
Ночь подобралась незаметно и застала Ивана Андреевича в кресле у стола, за разбором обширной и бесполезной корреспонденции, пришедшей в первый же день.
Оставив этот неблагодарный труд на совесть дьяка Афанасия, боярин пошел отсыпаться от трудов праведных.
Утро встретило его какими–то тупыми ударами, раздававшимися с улицы. Боярин перевернулся на другой бок, и вновь уснул, видя сон, как мальчишкой помогал отцу рубить дрова на пасеке в предгорьях Урала. Сон постепенно переходил в другое русло и Иван Андреевич уже шел по лесу, а сбоку кто-то беспрестанно стрелял из ружья.
Окончательно его разбудил дьяк Афанасий.
Посол встал и, разлепив глаза, уставился на него.
– Иван Андреевич. Папский пристав пришел, из гвардейцев. Папа жалуется – на территории нашего посольства все утро стреляли. А он, папа, в это время молитву творит.
Быстро одевшись, боярин успокоил пристава, всучил ему кошелек с папскими монетами и выпроводил, погрозим крючковатым пальцем Афанасию.
– Разберись! Так мы здесь и недели не продержимся!
После недолгих поисков обнаружилось, что полковник Романов, встав пораньше, спилил оливу и два часа развлекался, раскалывая дрова, затем направился в арсенальную комнату, взял винтовку и стрелял голубей, которых в Риме видимо - невидимо. После этого он спокойно отправился спать, оставив за себя своего денщика, бородатого солдата, который диким взглядом смотрел на Ивана Андреевича.
Отведя душу на денщике полковника, Иван Андреевич, решил поскорее от него избавиться, но дела снова засыпали его с головой, папские броненосцы стояли в портах Сицилии, Палеолог метался между астрологами и францисканцем Бастини, пытаясь узнать, чем же это все закончится, еще больше забивая голову русскому посланнику. Так продолжалось несколько дней, пока в кабинет посланника не пришел сам полковник Романов. Он сел на стул и закурил папиросу.
Иван Андреевич буравил его взглядом, а тот словно не замечая этого, просил способствовать ему об освобождении его денщика, рядового Распутина из подвалов папской инквизиции.
На вопрос посланника о том, в чем собственно провинился вышеназванный, Романов пожал плечами и заявил, что его преследуют по вопросам веры. На запрос в центральный отдел Святой Инквизиции, боярин получил исчерпывающий ответ. Денщик полковника Романова пробрался в женский монастырь и вел пропаганду свального греха, отрицая догматы не только католической, но и православной церкви, а также общечеловеческую мораль и ценности. Сожительствуя с аббатисой, склонил монахинь к вышеупомянутому греху и фактически исполнял роль настоятеля-ересиарха.