Семиречье. Трилогия
Шрифт:
— Или ты пойдешь добром, или я тебя… — и она подняла руку.
Кобылка разом перестала упираться и укоризненно посмотрела на хозяйку. Девушка хмыкнула и вскочила в седло.
— Дайте мне провожатого до Калиновки, — сказала она, и толпа облегченно выдохнула.
— Погодь, провожу, — Балбош поспешил на конюшню.
Сельчане провожали их до леса. Теперь надежда была написана на всех лицах.
Глава 11
Два всадника пробирались через заросли голых кустов, покр ытых набухшими почками.
— Раньше здесь дорога была, — пояснял Балбош, — мы по ней до тракта ездили, а сейчас вона, заросло все. Один чародей туда-сюда еще ездил иногда.
Белава ничего не ответила, погруженная в свои мысли. Что делать, она толком не представляла, потому что ни с чем подобным они с учителем во время поручений, полученных от соседних деревень, еще не занимались. Упырей пару раз били, один раз вурдалака изничтожили, да те, что были похожи на вурдалаков. Зачем она ехала в старую деревню? Девушка могла ответить только одно: «Я чувствую, что мне туда надо». Вообще село Новая Калиновка было странным. Нечасто люди снимались с насиженных мест, впрочем…
— Балбош, — спросила она, — а как вам жилось в старой деревне?
— Да, неплохо вроде. Пахали— сеяли, охотились. Кузнец был, знахарь был. Потом чародей пришел Урята. Как-то попросили его чудо показать, он руки трем бабам заговорил, так они и засели за кружева. Плели, плели, аки паучихи, да такая красота из-под их рук выходить начала. А там и другие к ним присоединились. Потом решили платье знатное шить, чтоб кружева к ним прилаживать. И тут Урята подмогнул. Бабы разделились: одни ткут, другие шьют, третьи кружева плетут. Потом и кузнец захотел ковать не только плуги и подковы, попросил чародея, тот не отказал. И вот живем мы, сундуки полны добра уже, что местные делают, а толку нет. Все пылится за ненадобностью. В поле в таком не выйдешь, на охоту, аль по грибы не пойдешь. Решили в город везти. Вышло далеко и ободрали как липку. Сначала на воротах городских, потом боярские люди на рынке. Цену назначили грошовую. В другой раз решили к купцу пойти, но и тот дал меньше, чем стоила наша работа. Тогда-то Урята и предложил сдавать проезжим купцам, сказал, что выгодней будет. На дорогу не тратимся, въездную деньгу не платим. А как прославятся калиновские мастера, так брать дороже будут. Но купцы ехали к нам неохотно, крюк большой получался. Стали сами к тракту ездить, опять не то.
— Тогда и решили в заброшенную деревню переехать?
— Нет. Опять Урята подсказал, что есть местечко, где можно расположиться. Мы-то в другом месте выезжали. Собрались тогда всей деревней, кричали, решали, а потом решили съездить посмотреть. Понравилось. Так постепенно все и переехали. Первые-то дома оставшиеся заняли, остальные строились и после семью везли.
— А почему ты решил постоялый двор открыть?
— Так мы пришлые. С женой в Калиновке осели за два года до перехода. А у тракта постоялый двор— первое дело. Вот и нам дело нашлось.
— А так рассказываешь будто с рождения в Калиновке прожил, — удивилась Белава.
— А будто и прожил. Так быстро с ними сроднились, что и не помним толком откуда пришли и зачем. — вдруг сам удивился Балбош. — Помню, что нас сразу приняли, приютили, даже начали дом ставить, а потом к тракту перебрались вместе с остальными.
— А кто был этот Брега?
— Знахарь калиновский. До Уряты деревню хранил. Он немного колдун был. Дед сильно ругался, что родное место бросаем, от могил предков уходим. Когда приходил на новое место, в каждый дом заглянул, особливо в старые дома. Все ворчал, говорил что-то странное…
— Что говорил? — оживилась Белава.
Балбош наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Потом беспомощно посмотрел на чародейку:
— Я вспомнить не могу. Вроде и не так давно это было, да и люди шептались об этом, а вспомнить не могу.
Девушка остановила лошадь, вынуждая сделать тоже самое и своего провожатого. Она протянула руку к его лбу. Под рукой стало неожиданно горячо, да так, что девушка отдернула руку.
— Будто мешает что-то увидеть твои воспоминания. Попробуй сам. Это важно… мне кажется.
— Важно? Попробую, — согласился хозяин постоялого двора.
Он задумался. Девушка не мешала ему, обдумывая то, что успела услышать. Все навыки в ремеслах не передавались в Калиновке из поколения в поколение. Деревенька была самой обычной. Чародей дал им умением, чародей увел их со старого места, чародей указал им брошенное село у тракта и даже не помешал строиться почти на могилах. Это очень похоже на то…
— Он сказал: «Чужие жизни живете»! — вдруг воскликнул Балбош. — Брега сказал, что мы живем чужие жизни. Урята тогда его спровадил, а нам велел, чтобы забыли об этих словах.
— Вы и забыли, — кивнула Белава.
— Да, — провожатый изумленный глянул на девушку. — Чего-то странно все это. А я ведь за столько лет даже ни разу не думал об этом…
— Странно, — согласилась девушка. — А почему других чародеев и колдунов не звали?
— Отчего ж, звали. Вот дядьку твоего просили.
— Так дядьку вчера звали, а столько времени у вас тут люди гибнут.
— Ну… колдуна городского еще, но он сам не поехал…
— А еще?
— Еще? — Балбош почесал затылок. — Урята велел, перед тем как сгинуть, села не покидать, мы и сидим тут.
— Тоже странно, — подмигнула Белава. — Привязал вас чародей к месту-то похоже.
— Не понимаю…
Дальше ехали молча. Балбош все больше хмурился, Белава же ругала про себя учителя. Торопился он, а что ей-то теперича делать? Вот и ухватила она ниточку, идет по ней. Девушка была уверена, что выбрала верный путь, а что делать дальше? Положиться на авось? А и на него батюшку! Семиреченскую душеньку не раз авось вывозил. И Белава успокоилась, решив на месте разобраться, что и как. Главное, она поняла. Осталось выяснить почему, тогда и как закончить поймет.
К вечеру они выехали на большое заброшенное поле. За ним виднелись крыши домиков.
— Вот она, Калиновка, — ткнул пальцем Балбош. — На отшибе домишка кособокий, видишь? — Белава кивнула, — это дом Бреги.
— Сначала деревню проедем, а потом в нем остановимся, — решила чародейка.
Деревня произвела удручающее впечатление. Дома просели, скособочились. Заборы покосились. Она казалась наполненной призрачными голосами, стоило прикрыть глаза, лаем собак, криками птицы. Деревня умирала, брошенная на поругание дождям и ветру. Белава поежилась. Захотелось бежать отсюда, но она взяла себя в руки и слезла с лошади. Злата тоскливо заржала.