Семка — матрос на драге
Шрифт:
— Не морское это судно, драга! — загремел отец. — Для рек она предназначенная, ни одна еще драга не работает в море!
— А наша будет, Тимофей! — крикнул Михайло. — Будет!
Отец насупленно посмотрел на него, постоял у двигателя, потом махнул рукой и зашагал к лебедкам.
Напряглись тросы якорей, заведенных в море, завертелись маховики лебедок, и судно медленно двинулось в Байкал, навстречу волнам и ветру. Оглушительно грохотала бочка, дробя обломки скалы, гравий. Вода уносила вниз тяжелые крупинки драгоценного металла, и они просеивались сквозь несколько грохотов и оседали в особых шлюзах.
Внезапно Семка увидел, что Ариша шатнулась. Лицо ее залила бледность. Она стояла у маховика, закрыв рукою глаза. Укачало! Семка подбежал к ней и крепко вцепился в чугун маховика. Егор одобрительно кивнул ему, и Семка почувствовал себя уверенней. Много раз бывал он на драге, не раз матросы других смен ставили его к лебедке: «Учись, учись, пацан, может, пригодится еще!» — и Семка научился кое-чему.
И вдруг он почувствовал, что отец смотрит на него. Холодом ожгло Семкину спину. Он вобрал голову в плечи, съежился, но руки с маховика не отпускал. Отец мог ударить его, оттолкнуть — всего ждал мальчик, но от лебедки не отходил. Он крутил ее то вправо, то влево, и, если недостаточно далеко отводил драгу, Егор махал рукой, и Семка доводил драгу до нужного места. К нему подошел отец, постоял рядом, посмотрел, потом отвел Аришу к верстаку и, не сказав ни слова, ушел в машинное отделение. Семка торжествовал: значит, драгер ничего не имеет против того, что он стоит у лебедки, стоит как заправский матрос!
Когда смерилось, в море появилась светящаяся точка: моторка везла к ним ночную смену. Быстро пролетело восемь часов, и вот уже их команде пора на отдых. Семка утомился, ботинки его насквозь промокли, спина ныла, хотелось есть. Он стоял у лебедки и представлял: через каких-нибудь полчаса он очутится на сухой, теплой и неподвижной земле, главное — на неподвижной. Все время его так мотало и раскачивало, так мутило — просто не верилось, что рядом находится неподвижная земля, где не нужно хвататься за деревья и кусты, чтобы не упасть.
Замолк мотор, отец приготовился сдавать смену. Моторка с трудом пристала к драге, но каково же было удивление Семки, когда он увидел, что в ней никого нет, никого, кроме моториста.
— А смена где? — крикнул отец.
— Какая тебе еще смена! — отозвался моторист. — Залезайте, покуда живы, — и в поселок… Кто в такую погоду работает?
Егор и дядя Михайло стояли у поручней, Ариша полулежала на верстаке, обмякшая, побледневшая. Моторист, сморщив от напряжения лоб, смотрел снизу на них и держался за драгу, чтобы моторку не било о борта. Отец перекинулся несколькими словами с Михайлом и Егором и сказал:
— Поезжай-ка ты, откуда пришел, а мы уж помаемся за лодырей.
— Вы… вы здесь останетесь? — не поверил моторист.
Но отец даже не ответил ему.
— И захвати с собой Аришу! — крикнул он, уходя. — Совсем укачало девчонку.
Ушла моторка с Аришей, зажглись на драге прожекторы, ослепив темно-зеленую пенистую воду и отвесный скалистый берег. Взревел мотор, и Семкина рука легла на холодный чугун маховика. И снова, заглушая шум воли и свист ветра, загрохотала бочка и один за другим поползли под воду стальные черпаки…
А к утру, когда Байкал стал успокаиваться и «беляки» — белые гребни — исчезли, Семка почувствовал такую усталость, что на мгновение глаза его сомкнулись и он увидел себя в постели.
— Был уговор не киснуть! — вдруг прогрохотало над его ухом. — Поддай уголек, пацан!
Рядом стоял Михайло и обтирочной ветошкой щекотал его шею. Семка встрепенулся.
Скоро моторка привезла новую смену, а они помчались к пирсу. Семка опять сидел с Михайлом на носу, а тот рассказывал ему про танковые бои у венгерского озера Балатон. Отец, как и прежде, пристроился на корме, сосал самокрутку и угрюмо смотрел в сторону. Когда мальчик ступил на пирс, у него от непривычки закружилась голова: целых две смены, шестнадцать часов, не стоял он на твердой земле!
— Ну, Семка, — сказал Михайло, когда они дошли до поселка, — раз ты матросил на драге, айда ко мне! На аккордеоне играть научу. Хочешь?
У Семки блеснули глаза:
— Сейчас или зайти попозже?
— А чего откладывать? Заворачивай. Позавтракаем — и за музыку!
Семке хотелось одного — спать. Голова была каменная, ноги шли неохотно, но разве можно было не пойти, если тебя звал дядя Михайло, неугомонный Михайло, Михайло — Поддай Уголек!
И мальчик зашагал с ним. Но не успел он пройти и десяти шагов, как сзади раздался голос отца:
— Ты куда это, Семен?
— К дяде Михайлу, — ответил мальчик.
— У тебя свой дом есть. Иди завтракать.
— Не хочу я завтракать! — в отчаянии крикнул Семка.
— Ты слышишь, что тебе отец говорит!
Голос звучал по-прежнему жестко, но в него на этот раз вплелись какие-то новые, непонятные нотки.
Семка остановился и вопросительно посмотрел на Михайлу.
— Валяй к себе, — сказал он, — или, может, он тебе не отец?
— Отец, — не очень уверенно проговорил Семка.
— Ну так и слушай, что он тебе говорит. — И Михайло — Поддай Уголек, посвистывая, легкой походкой зашагал к своему дому, а Семка вздохнул и с некоторой опаской подошел к отцу.
— Ну, чего же ты? — спросил отец и улыбнулся, впервые за все годы, которые помнил мальчик, улыбнулся, и эта улыбка была грубоватой, застенчивой, какой-то неумелой…
А когда Семка вошел в избу, он даже и завтракать не стал. Он добрался до койки и мгновенно уснул, и весь день качалась под ним койка и разъяренные волны били в борта, окатывая брызгами и пеной.