Семнадцать каменных ангелов
Шрифт:
– Правильно.
– Хорошее место, – холодно одобрил Фортунато. – Полузаброшенное. Тихое.
– Точно. Мы с Васкесом ходили туда раньше, так что ничего необычного. Я припаркуюсь за углом перед грузовыми воротами фабрики. Постараюсь, чтобы он уже как следует нагрузился и нанюхался. Вы ждите на следующем участке рядом с фабрикой. Мы подъедем со стороны Триумвирато. Он вылезает из машины. Вы подходите сзади, кончаете его, и мы засовываем его в багажник. На все про все уйдет не больше пятнадцати секунд. Если там будет кто-нибудь ошиваться, я с минуту буду искать сигареты в салоне машины, а вы его кончайте.
– А тело?
– У меня есть место в Тигре, там болото. Есть у вас чистые наручники?
– Да. Ты когда ждешь меня там?
– Через полчаса, это значит, около часа. Я приеду с Кристианом между часом и половиной второго. Est'a?
Фортунато
– Слишком скоро, – произнес он, потянув чуть-чуть с ответом. – Могут быть пробки. Дай мне времени до четверти второго.
– Хорошо. Между половиной второго и двумя я его привезу.
Комиссар подпустил в голос нотку теплой искренности:
– Спасибо, Доминго, что ты все организовал. Отметим это потом.
Доминго несколько секунд мешкал.
– Ясное дело, комисо. Но благодарить вам нужно Шефа.
Фортунато не сразу спрятал телефон, некоторое время он все еще прижимал мертвый пластик к уху. Появилось тупое осознание того, что ему следует бояться, но страх не задержался, сменившись чувством оскорбленности. Они хотели убить его! Его! Старшего комиссара с тридцатью годами службы в конторе за плечами. Когда они приняли это решение? Он представил себе разговор между Шефом и Доминго, когда они решили убрать его. Он уже выработался, этот старик. Он всегда был слишком мягким. Слишком слабенький! Это Бианко, его «друг». Он же никуда не годится, подпевал ему Доминго. Трус. Лучше отделаться от него сейчас, пока он не заговорил. Возможно, там был кто-нибудь из людей Пелегрини, в своем дорогом костюме и с короткими, подстриженными по-военному волосами; он наверняка не догадывался, что случайная смерть Уотербери с самого начала была подстроена. Нужно было убрать его в самом начале, когда идиот напортачил. Или ничего не говорил, только ухмылялся. Прикончить его будет не труднее, чем Уотербери.
Они считали, что он, как дурачок, сам подставится под их пули. Как же быстро они сработали убийство Уотербери!
Убить невинного так просто. Уотербери был человеком из другого мира, верил в свою судьбу, у него была другая жизнь, он жил в своих книгах, жил возвращением к своей семье. Он не был насторожен и не ждал нападения. Но у него, Фортунато, теперь нет семьи и никаких надежд. И он, конечно же, будет начеку. Теперь посмотрим, кто кого.
Он свернул в направлении фабрики.
Комиссар чувствовал прилив чувств, какого не знал никогда. Может быть, так и должно. Может быть, он стоит на новом пути или на пути, по которому сделал первые шаги, но потом оставил, чтобы взбираться по ступеням полицейской иерархии. Он, человек, который никогда не верил в судьбу или какое-нибудь общее дело, сделался мстителем. Доверенным лицом. Человеком, который должен завершить роман Уотербери.
Шевельнулась и другая мысль. Для него еще не закрыт путь к спасению. С полумиллионом долларов в портфеле он мог доехать до Парагвая, найти пути перехода через границу, приобрести новый паспорт и новую личность. Ему, с его полицейским носом, будет не трудно затеряться в Парагвае. Оттуда – в Бразилию, куда-нибудь на побережье, с цветами у крылечка. Придумать легенду о прошлом занятии – страховой бизнес или недвижимость. Его будут звать El Porteco. Полмиллиона может хватить надолго в таком месте, при скромной жизни и умелых вложениях.
Но нет, Фортунато не бежит. Лучше умереть по своему закону, чем всю оставшуюся жизнь спасаться в бегах. То, что он всегда уважал в Качо и обреченных участниках Народной революционной армии. Большинство из них умирали, но не спасались за рубежом. Жизнь прошла. Тайной остались только время и место – тайной, открыть которую он намеревался сейчас.
Он доехал до Рамос-Мехиа. Над головой, упираясь в небо, смотрели друг на друга фасады многоэтажных домов, разукрашенных зеленью на балконах и разнокалиберной лепниной. Застывшие венки победителей прикрывали неуютные двери подъездов, обвивали почерневшие колонны. В открытое окно врывался звук бегущих вдоль Ривадавии поездов, везущих груз воспоминаний; звук его детства. Ему вспомнилось, как он стоял с отцом у железнодорожных путей, в руках какой-то мешок. Дорожные огни казались сверхъестественно зелеными и красными, вроде тех густых
Теперь все его мысли вернулись к ситуации, с которой ему придется сейчас разбираться, он думал об этом как коп. Через пять минут он будет у заброшенной фабрики. Нужно поторапливаться, и поторапливаться так, как никогда еще в жизни не приходилось. Доминго рассчитывал приехать первым, чтобы устроить засаду. Его единственный шанс – это доехать туда первым и убить его, когда тот будет выходить из машины. Если с ним будет кто-то еще, сначала через боковое стекло застрелить пассажира, а потом разделаться с Доминго, прежде чем он разберет, откуда стреляли.
Теперь он мертвец, и думать ему нужно, как мертвецу, – никакого страха или эмоций. Через пять минут он был в районе ангара. Оставив машину за два квартала, он подошел к углу, чтобы убедиться, что все чисто. Уличное освещение там не работало, и темнота казалась сырой, заплесневевшей. В неясных тенях не было видно никаких признаков автомобиля Доминго, но Доминго не такой дурак, чтобы поставить машину прямо у входа. Нужно порыться в памяти, что там осталось об этом месте, которое он проезжал сотни раз, когда был молодым ayudante и помощником комиссара и когда завод работал в две смены и от его ворот отъезжали грузовики с продукцией, на которой значилось Industria Argentina. Что осталось? Пространство, заваленное искореженным металлом, пустошь, где когда-то стоял завод, на котором покрывали эмалью стальные листы. В памяти всплыло другое никчемное пространство, где они оставили Уотербери, – заросший дикими травами плоский прямоугольник.
Фортунато вынул браунинг, снял с предохранителя, с сухим металлическим щелчком дослал первый патрон в патронник. Ему пришло в голову, что следовало бы взять чистый пистолет, но для этого не было времени. Хороший полицейский должен импровизировать.
Он осторожно двинулся к заводу, держась ближе к стене на другой стороне улицы. С платанов облетели листья; широкие и сухие, они с громом канонады скрипели и шуршали у него под ногами. Осенний воздух горьковато пахнул пылью, моторным маслом и железом. Он предполагал, что у следующего угла могли поставить наблюдателя, и безлюдность улицы ободряла его. Он шел медленно, миновал стену пустого склада, железнодорожный тупик, обслуживавший когда-то окрестные предприятия. Над головой ветерок шевелил ветвями деревьев, и сквозивший между ними свет мозаично падал ему на плечи. Вокруг – никого. Он оглядел погруженные в тень пределы заводских зданий и окружающее их пространство и увидел в дальнем углу темное пятно. Вспомнил, что там должен был быть узкий проход на соседнюю улицу – путь для отхода. Отлично, этот вопрос закрыт. Но как устроить засаду? Если это удастся, не понадобится никакого пути отхода.
Доминго сказал ему ждать на пустыре, потом подойти к машине и прикончить Васкеса после того, как он припаркуется. Они будут считать, что Фортунато поставит свою машину на улице с самым небольшим движением. Они будут думать, что он подойдет с юга, и в этом случае им понадобится человек у южной стены пустыря. Они поставят наблюдателя с рацией в квартале отсюда, он подаст сигнал, и когда Фортунато подойдет – пиф-паф! Adi'os, Comiso. [103]
103
Прощай, комиссар (исп.).