Семнадцатилетние
Шрифт:
— При чем же тут женщина?
— Не перебивай! Я хочу сказать, что если мы задаем вопрос: в чем счастье человека, а женщина тоже человек, как тебе известно...
— Курица не птица... — вполголоса сострила Нина Косинская.
Это было так неуместно, что все оглянулись. Девушка смутилась и закрыла лицо руками.
— Если вы задаете такой вопрос, — повторила Лида, — то я на него отвечаю. Счастье в любви! Я думаю, что это самое большое чувство... самое главное! Подумайте сами... Любовь к родителям. Любовь к школе и
— Мужского пола, — пробубнила Тамара.
— Как ты боишься этого слова! Да, да, именно боишься и лицемеришь.
— Не спорь с ней, Лида. У нее заворот мозгов, — с раздражением сказала Женя Смирнова.
— А мне думается, что это просто напускное... Сбила меня! — Лида подумала и, вскинув голову, продолжала: — Любовь к матери... Разве такая любовь не счастье?
— Закругляйся!
Лида, чуть прищурив глаза, взглянула на Тамару и, вернувшись к своей парте, закончила:
— Если вы правильно ответите на вопрос, в чем счастье, то будет ясно и другое: в чем назначение женщины.
Константину Семеновичу очень хотелось послушать Светлану, но слово дали Жене Смирновой.
— Любопытная штука... — начала она, сложив руки на груди. — Я могу дать честное слово перед всем классом, что замуж не пойду. Вот увидите! Но это совсем не значит, что я согласна с Тамарой. С Лидой я тоже не согласна. Она говорит не то, что думает. Какая любовь? К чему или к кому любовь? Уж ты-то нам, Ли дочка, не пой романсы. Мы знаем, какая ты... Никого ты, кроме себя, не любишь. Может быть, немного папу. Да и то уважаешь, а не любишь...
Константин Семенович взглянул на Вершинину. Он не понимал хода мыслей Смирновой, ее упреков и по выражению лица Лиды хотел разобраться, в чем тут дело. Лида спокойно крутила на пальце какую-то ниточку, на губах ее застыла безразличная улыбка, как будто разговор не имел никакого отношения к ней.
— А тебе, Тамара, должно быть стыдно! — горячо продолжала Женя. — Ты собираешься стать журналисткой. Воображаю, что ты напишешь! Я первая читать не буду! Не понимаю... Хотели устраивать дискуссию с мальчиками о выборе профессии, — а на поверку что вышло? Сами с собой играем в прятки...
— Ближе к делу, — сухо заметила Тамара.
— Что? Не в бровь, а в глаз? Я считаю, что такая дискуссия ничего не дает. Если бы мы высказывали свое, действительно свое мнение, а не вычитанное из книг, вот бы тогда был толк!
— Кравченко, разрешите мне, — попросил учитель.
— Пожалуйста.
— Девочки, у нас осталось несколько минут до звонка. Я вижу, что мы ни к какому выводу не пришли. Я предлагаю желающим остаться на часок после уроков...
— А вы останетесь? — спросила Тамара.
— Если вы ничего не имеете против, я тоже останусь, — ответил учитель. — Обязывать мы никого не будем, но, кто захочет и кто имеет время, пускай останется.
Во время всех перемен в десятом
Когда звонок возвестил начало шестого урока и преподаватели разошлись по классам, Константин Семенович остался один. Но скоро в учительскую заглянула уборщица Фенечка. Несмотря на свой возраст, Фенечка была подвижна, хлопотлива, заботлива. Она знала всех девочек по именам и была в курсе всех дел. В школе Фенечка работала больше сорока лет. Многие окончившие эту школу, приведя впервые сюда своего ребенка, прежде всего разыскивали нянечку. Со слезами умиления они обнимали ее и передавали на попечение старухи новую ученицу — свою дочь, а то и внучку. У директора Фенечка пользовалась особым доверием и была, по меткому выражению Варвары Тимофеевны, на положении «тайного советника».
— Константин Семенович, вас Наталья Захаровна желает видеть, — сказала Фенечка, и лицо ее при этом сморщилось так, что стало похоже на печеное яблоко.
— Она одна? — спросил Константин Семенович, выходя из учительской.
— Нет. У нее там Софья Борисовна. И обе они будто чем-то расстроены и будто чем-то недовольные. А только вы не сомневайтесь, Константин Семенович. Директор вашу сторону держит, и все обойдется...
Константин Семенович с удивлением взглянул на старушку и хотя не придал большого значения ее словам, но понял, что Фенечка настроена к нему благожелательно.
Симпатии Фенечки зависели от учениц. Она, как губка, впитывала все их разговоры и на основании этих разговоров составляла свое суждение об учителях.
— Вы меня звали, Наталья Захаровна? — спросил Константин Семенович, входя в кабинет.
— Да. Садитесь, пожалуйста. Софья Борисовна имеет к вам несколько вопросов... Я сторонница того, чтобы коммунисты разговаривали между собой лицом к лицу.
— Я же не отказываюсь, — пробормотала секретарь парторганизаций.
— Вот и говорите прямо.
Константин Семенович сел, поставил палку между ног и приготовился слушать. Софья Борисовна перешла к дивану, открыла портфель, достала блокнот и, поправив на носу большие роговые очки, нашла нужную страницу. Секретарь была уже немолодая, среднего роста женщина с пышным бюстом. Преподавала она историю и Конституцию СССР. Волосы учительницы были выкрашены, в каштановый цвет, движения порывисты, цвет лица и в особенности носа такой, словно она только что пришла с мороза. Говорила Софья Борисовна четко, отрывисто, деловито.