Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света
Шрифт:
Я перевел рукоятку машинного телеграфа на "малый ход" и приказал направить луч прожектора на "Росомаху". Там никаких признаков людей. Иногда свет прожектора неожиданно ловил на темной воде плавающие предметы: бочку, доску, пробковые круги от сетей. Он щупал их торопливо и возбужденно, но это было не то, что мы искали, предметы эти напоминали скорее о смерти, чем о жизни.
Что сейчас делается на "Росомахе"? Где ее экипаж, живы ли люди? Если живы, то видят ли они свет прожекторов? Я дал сирену: может, услышат? Прошла минута, другая - ответа нет. Подойти ближе к траулеру нельзя - не позволяют опасные глубины. Надо
– Что будем делать? Шлюпку спустить не удастся.
– Придется идти в укрытие за остров и там спускать шлюпку. Но зато там расстояньище… - произнес я.
– Ничего, выгребем, только бы поставить на воду.
Отошли за остров, где все же было потише. Шлюпку спустили на воду с большим трудом. На веслах среди гребцов я узнал Юрия Струнова и Богдана Козачину, и то, что они сидели в шлюпке, что выбор Панкова пал именно на них, облегчало душу, я отлично представлял всю сложность и опасность этого несомненно рискованного дела, которое мы делали и по своей служебной обязанности, и по обыкновенному гражданскому долгу. Струнов и Козачина обладают не только физической силой и выносливостью ("Ох, как она нужна морякам!" - в который раз подумал я), но и силой духа. А это не менее важно.
Корабль шел самым малым ходом параллельно шлюпке, с которой мы не спускали глаз. До восточного мыса, где кончался остров, шлюпка шла благополучно и относительно быстро. Это была первая часть пули и самая легкая, хотя и она достаточно вымотала силы гребцов. А затем началось… Волны набросились на шлюпку, как стая хищных, выжидавших в засаде зверей, и в самую первую минуту самая первая, раньше других добежавшая волна поставила шлюпку на дыбы, вверх носом. У меня невольно захватило дыхание: еще доля секунды - и все семь человек полетят за борт вверх тормашками. Вот шлюпка стала вертикально, замерла на какой-то миг, точно раздумывая, куда ей падать - назад или вперед, и, повинуясь силе гребцов и ловкости командира, провалилась вперед, скрывшись от наших глаз за гребнем крутой волны. А затем через минуту она снова, ощетинившись веслами, встречала выставленной вперед грудью новую волну, не менее свирепую и опасную, чем первая. Итак, через каждую минуту семь отважных моряков глядели прямо в глаза смертельной опасности. К этому нужно привыкнуть, привыкнуть не замечать опасности и делать свое дело четко, уверенно.
Мы шли бок о бок со шлюпкой, указывая ей маршрут лучом прожектора. Нас также здорово болтало, по палубе звонко шуршали сосульки льда, гонимые разбойничьими набегами не на шутку разыгравшихся волн. Я сразу представил себе промокшую, а затем обледеневшую одежду гребцов, в которой, как в панцире, не повернуться.
Это мужество и отвага.
Но почему Панков все время идет наперерез волне, рискуя каждую минуту быть опрокинутым? И тотчас же отвечал сам себе: а иначе как же, иначе шлюпку снесет в сторону.
Корабль отвалил вправо, сопровождать шлюпку дальше было нельзя из-за подводных камней. Корабли выстроились полукольцом, освещая "Росомаху" прожекторами. Мы видели, как шлюпка "причалила" к мачте полулежащего судна - в бинокль можно было хорошо рассмотреть движение людей у рубки траулера. Мы ждали оттуда сигнала. Томительны эти минуты ожидания, томительны
А через несколько минут выпорхнула третья, зеленая. Это означало, что шлюпка всех сразу забрать не может. Я подозвал к себе помощника командира корабля.
– Вы видели, как ловко провел шлюпку ваш командир?
– Так точно, видел, - ответил он, насторожившись.
– Вы смогли бы так же провести шлюпку?
Я не ожидал быстрого ответа, но лейтенант сказал сразу:
– Постараюсь.
Голос его был спокойный, вся фигура дышала уверенностью и решимостью.
– Подберите лучших гребцов, пойдете с ними во второй рейс, - приказал я.
Обратный путь шлюпки был гораздо легче для гребцов -волны сами гнали ее, но, пожалуй, нисколько не безопасней, . потому что шлюпка была перегружена и над ней по-прежнему постоянно висела угроза быть опрокинутой. Пришвартоваться к кораблю шлюпка могла опять-таки лишь под прикрытием берега: пришлось отходить к острову.
Первыми подняли на борт потерпевших рыбаков. Вслед за ними на палубу ступили гребцы. Все они, и спасенные и спасители, были покрыты с ног до головы жестким ледяным панцирем и в таком одеянии напоминали не то древних рыцарей, не то русских былинных богатырей. Впрочем, сходство было не только внешним.
Валерий Панков оставался в шлюпке. Я думал, он ожидает, пока спустятся в нее свежие гребцы, чтобы потом уступить место своему помощнику, стоящему тут же у борта. Но Панков, оказывается, и не намерен был выходить из шлюпки. Приподнявшись на ноги и слегка шатаясь от качки, он крикнул мне:
– Прошу разрешения отойти!
– Погоди, Дунев тебя сменит, - не очень, однако, решительно сказал я.
– Ты устал.
– Никак нет, - кратко ответил он.
– Я уже изучил маршрут. Прошу разрешения на второй рейс.
Я внимательно смотрел на него, стараясь в полутьме поймать его глаза, светящиеся из-под нахлобученной ушанки, густо покрывшейся серебром сосулек. А в это время рядом, почти над самым ухом у меня, раздался негромкий голос Юрия Струнова, голос, в котором вместе с настойчивой просьбой звучало и предупреждение:
– Товарищ капитан третьего ранга. Кроме командира, никто не сумеет дойти до траулера. Вы не представляете, что там творится.
Нет, я представлял, что там творится, и разрешил Панкову идти во второй рейс, только уже с новыми гребцами.
Экипаж траулера был спасен и в соответствии с приказом доставлен в Завируху, куда мы прибыли ночью. У причала нас встретил начальник штаба базы с представителями госпиталя, услуги которых, к счастью, не понадобились, потому что все были живы-здоровы и чувствовали себя хорошо. Рыбаков разместили в одной из палат госпиталя, накормили, обогрели. А Панкову я разрешил уйти домой ночевать, и он тотчас же покинул корабль. Мы сидели с начальником штаба базы в моей каюте, и я подробно докладывал ему о всех перипетиях, связанных со спасением рыбаков.