Семья Марковиц
Шрифт:
Наконец память ей изменяет — на фразе «Вот народы — как капля из ведра, и считаются как пылинка на весах». Все аплодируют, а раввин Лерер, который следил по своей книге, подхватывает с этого места на иврите, читает нараспев удивительно красивым баритоном.
— Давайте возьмемся за руки! — шепчет Марта.
— Давайте не будем, а скажем, что взялись, — бормочет Эд. Однако и он потрясен тем, как читает старый раввин, потрясен красотой льющихся слов.
Брат Мэтью пожимает раввину руку.
— Традиционный распев! — восхищается он.
— Вы читали так верно, — говорит ему Элейн.
— Что ж, говорит Маурисио, — позвольте предложить прерваться на ужин.
— Но мы же должны договориться о планах на утро, — напоминает Элейн. — Рик, чем мы будем заниматься? Это же наш последний день.
— Разобьемся на группы, я думаю. — Вид у Рика утомленный. — Думаю, так будет лучше.
Они направляются на ужин, но брат Мэтью их останавливает. У него с собой маленький фотоаппарат.
— Позвольте вас всех сфотографировать, — говорит он. — Вот здесь, у стены. Рик, Эд, не могли бы вы присесть вот здесь, впереди? Маурисио, а вы встаньте между Элейн и Мартой.
— О! Как настоящий латиноамериканский сердцеед! — смеется Маурисио, обнимая двух дам.
— Боб, не могли бы вы пригнуться? Ну, а теперь все вместе говорим «целибат»!
За ужином Эд садится за стол с Маурисио и Бобом. Но вскоре встает и выходит на улицу. Ему нужно немного остыть. Он стоит на ступенях обеденного зала с бейглом в руке и смотрит в роскошное предвечернее небо. На деревья слетаются птицы, он слушает их переливчатые голоса. Он глубоко дышит. И говорит себе, что это лишь игра воображения, его личный бзик — этот тоненький, набирающий силу звук в траве у озера. Этот сводящий с ума писк, нарастающее зудение комаров.
Фантазия в розовых тонах
пер. Л. Беспалова
Роза обживается. Шлепает домашними тапочками по спальне (прежде это была комната ее внучки Мириам), ходить по мягкому тускло-розовому ковру — одно удовольствие.
— Мы опорожнили два верхних ящика, — говорит свекрови Сара.
— Мне много места не нужно, — говорит Роза, аккуратно укладывая свои ночные рубашки в угол верхнего ящика. — Шифоньер такой поместительный.
— Чего только он не претерпел за эти годы. — Сара смотрит на комод. Он у нее со времен детства, однако в хорошей сохранности, если б не верх: у детей там стоял аквариум и лежали всякие причиндалы к нему: гравий, стеклянная вата, позеленевшие от водорослей зубные щетки. А уж каких только рыб у них не перебывало, а всё потому, что век их был неизменно коротким. Малютки неоновые рыбки вымирали недели через три-четыре, рыбы ангелы кусались, изрядно повреждая друг другу плавники. Ко времени отъезда Иегудит в колледж в аквариуме осталась всего одна рыба — крупная рыба-присоска, она или телепалась на дне аквариума, или висела, присосавшись к стеклянным стенкам, — и так часами. Братья Мириам окрестили ее Пылесосом. В конце концов ухаживать за ней пришлось Саре.
— Верх придется ошкурить, — говорит она Розе, оглядывая попорченное водой дерево.
— Всю комнату надо отделать заново, — вставляет Эд — он стоит в дверях. — Ты на занавески посмотри.
— Они выгорели, это да, — говорит Сара.
Розовые занавески выцвели добела.
— Выгорели! Да они сели, — Эд дергает занавеску, смеется. — И становятся все уже и уже. Ну на что это похоже? Где, кстати, мы их купили в Вулворте?
— Нет, в этом, как его, «Вигваме».
— Вот-вот! — Эд щелкает пальцами. — В «Вигваме». И купили еще до того, как их уценили. — Он обращается к матери. — Мы собираемся отделать комнату заново.
— Зачем? — спрашивает Роза. — Кроме занавесок в
— Нет-нет. Не надо, мама, спасибо.
Роза не шьет с тех пор, как ей стукнуло семьдесят пять, а и когда шила, о ее портняжном искусстве ходили легенды. Декольте на ее платьях был кривые-косые, рукава на блузках разной длины. Для одного из внуков она соорудила брюки без ширинки, а платья для внучкиных кукол приметывала прямо к куклам, так что их нельзя было снять.
— Это моя любимая у вас комната, — говорит Роза. И опускается на кровать.
— Мы называем ее Святилище, — Сара машет рукой на оставленное Мириам добро. Тут и мягкие зверушки, составленные рядком на верху книжной полки. И коллекция минералов, и ржавеющий пюпитр, с которого свисает брелок в виде малиновой кроличьей лапки. Тут и куклы жительницы самых разных стран. Но все китайского производства. И сувенирная коллекция — память об Оксфорде, где семья провела лето, — английские и шотландские гвардейцы, одни безголовые, у других головы повисли. У них у всех хилые шеи.
— Мы собирались отделать комнату заново, когда она уехала в колледж.
— Но потом она поступила в медицинский институт, — говорит Эд.
— А потом обручилась, — добавляет Сара.
— Самое время.
— Самое время, — соглашается Сара.
Роза качает головой.
— Да уж, Эд, чувствительностью ты никогда не отличался. — И расправляет тюлевую юбку на кукле-новобрачной производства Мадам Александер [88] .
88
Фирма, основанная Беатрис (Бертой) Александер в 1923 г. Ее куклы изображали как литературных (Скарлетт О’Хара), так и исторических (Мария Стюарт, Елизавета II) персонажей.
Роза пробудет у них десять дней. Она прилетела из Вениса после того, как умерла ее любимая подруга Эйлин Микер. Страшное потрясение. Эйлин обещала прийти к ней в воскресенье к одиннадцати на второй завтрак. Но вот уже и одиннадцать, а Эйлин все нет. Роза поднялась в 7 б. Стояла на площадке, колотила в дверь. Надрывалась — «Микер!»: Эйлин была глуховата, но не хотела этого признавать — такая упрямая, — «Микер!» Ни звука. Вызывать управляющего пришлось Розе. А потом Роза смотрела, как племянник Эйлин распродавал ее имущество. И не прошло и недели, а в квартиру Эйлин вселили Джульетт Фрейзир с компаньонкой, и теперь Роза — куда денешься — смотрит, как ее, бедняжку, то выкатывают вниз, то вкатывают наверх. А Фрейзир и невдомек, куда и зачем ее везут. Роза счастлива, очень-очень счастлива, что она в Фогги Боттом [89] у Эда и Сары. Когда они ее встретили в аэропорту, она расплакалась.
89
Фогги Ботом — так называются самые старые районы Вашингтона.
— Я исстрадалась, — сказала она им. — Я так болела.
— Мы поведем тебя к доктору Мальцману, — говорит Сара.
— Нет, нет, это желудочное.
Эд многозначительно поглядел на Сару.
— А все таблетки. Ты же знаешь, они плохо действуют на пищеварение. Тебе надо уменьшать дозу.
— Я и уменьшаю, — сказала им Роза, — принимаю только, когда боль не перенести. Боль — вот, что я не могу терпеть, а от нее помогают только таблетки.