Семья Марковиц
Шрифт:
— И наконец, обратимся к горячей точке всего мира — к Ближнему Востоку, — продолжает Эд. — Подумаем о раздираемом войной Израиле и помолимся, чтобы там пришли к соглашению. Не забудем и о палестинцах, у которых нет своей земли, и пожелаем им сдержанности и чувства перспективы. Сидя за праздничным столом, мы вглядываемся в прошлое, потому что оно помогает нам понять настоящее.
— Как красиво, — шепчет Эстелл.
Эд, однако, приуныл: он грустно поглядывает на детей. Бен закинул ноги на пустующий стул Иегудит, Эйви накручивает на палец волосы Эми. Мириам по-прежнему углубилась в свою Агаду.
— А теперь четыре вопроса — пора, — призывает их к порядку
Сара идет проверить, как там Иегудит.
— Она заснула. Вопросы будет задавать Эйви.
— Эми на два месяца моложе меня, — говорит Эйви.
— Почему бы нам не задать их всем вместе, хором? — предлагает Эстелл. — Зачем Эми читать их в одиночку?
— Я не против, — говорит Эми и читает: — «Чем отличается эта ночь от всех прочих ночей? Ведь во все ночи мы едим и квасное, и пресное, а в эту ночь — только пресное. Ведь во все ночи мы едим всякую зелень, а в эту ночь лишь горькую. Ведь во все ночи мы ни разу не обмакиваем еду, а в эту ночь — дважды. Ведь во все ночи мы ужинаем сидя или полулежа, а в эту ночь только полулежа».
— А теперь, Эйви, прочти ты, на иврите, — говорит Эд: ему не хочется, чтобы Эйви оставался в стороне, и кроме того, по-английски вопросы на слух звучат странновато. Антропологически, что ли.
— Дважды обмакиваем — это о чем? — спрашивает Эми, когда Эйви кончает читать вопросы.
— О том, что мы дважды обмакиваем пастернак в соленую воду, — объясняет Бен.
— Необязательно пастернак, — говорит Сара. — Любую зелень.
— Мы еще к этому не подошли, — останавливает их Эд. — А теперь я отвечу на вопросы. — Он читает: «Мы делаем все это в память о нашем рабстве в Мицраиме. Потому что, если бы Господь не вывел нас из рабства, и мы, и все грядущие поколения и поныне были бы рабами. Мы едим мацу, потому что, когда наши предки покидали Е… Мицраим, они так торопились, что тесто не успело подняться. Мы едим горькие травы, чтобы не забывать о горьком вкусе рабства. Мы макаем зелень в соленую воду, чтобы не забывать о пролитых нами слезах, и мы возлежим у стола, потому что мы, и мужчины, и женщины, свободны». Так. — Эд перелистывает несколько страниц. — Вторая тема Песаха — передача традиций грядущим поколениям. И тут Агада приводит в пример четырех детей, и у каждого свои — его или ее — нужды и проблемы. И Агада наставляет нас, как приложить уроки Песаха к каждому из них. Поэтому мы прочтем о каждом из этих приведенных для примера детей. По традиции, они описаны как четыре сына: мудрый, нечестивый, простак и не умеющий спрашивать. Переходя на современный язык, мы назовем их: приверженный, отступившийся, неосведомленный, ассимилированный. А теперь давайте по кругу. Эстелл, вы не хотели бы прочитать про приверженного сына?
— «Что говорит приверженный? — читает Эстелл. — Каковы законы Песаха, заповеданные нам Господом? Расскажи ему или ей про эти законы, как можно более точно».
— «Что говорит отступившийся? — продолжает Сол. — Что это за служение у вас? У вас, не у него. Он это или она отторгли себя от общины. Ответь ему или ей: „Это ради того, что Господь совершил для меняпри исходе моем из Мицраима“. Для меня, не для него. Он ценит лишь личную выгоду».
— «Что говорит неосведомленный? — спрашивает Сара. — Что это? Ответь ему или ей просто: „Мы были рабами, теперь мы свободны“».
— «Что касается ассимилированного, — читает Бен, — вступать с ним в дискуссию или нет — решать нам».
—
Все сидят молча, опустив глаза.
— Что интересно, — говорит Мириам, — так это, почему в Песах все исчисляется в четверках. Четыре вопроса, четыре сына, мы пьем четыре бокала вина…
— Простое совпадение, скорее всего, — говорит Бен.
— Благодарю, — говорит ему Мириам. — Просветил. На дискуссии на седере ставим точку. — Она злобно буравит брата глазами. Хотя бы побрился перед тем, как сесть за стол. Она сбрасывает его ноги со стула. — Ты что, не можешь сидеть нормально? — шипит она.
— Отвяжись, — буркает Бен.
Эд убыстряет темп, продвигается по Агаде все дальше:
— «Вот десять казней, которые Он навел на Египет: кровь, жабы, мошкара, дикие звери, мор скота, проказа, град, саранча, тьма, казнь первенцев». — Он отрывается от книги и говорит: — Мы думаем о том, как страдали египтяне, когда их постигли эти бедствия. Мы благодарны за наше спасение, но не забываем, что угнетателей и самих угнетали. — Тут Эд прерывается: последняя фраза поразила его самого. До чего ж хорошо сказано. — Мы не можем радоваться, если наша радость оплачена страданиями других, не можем мы и утверждать, что воистину свободны, пока не свободны другие угнетенные народы. Мы ощущаем свою общность со всеми народами и всеми меньшинствами. Наша борьбы — их борьба, и их борьба — наша борьба. А теперь пора благословить вино и мацу. После чего, — он кивает Эстелл, — можно приступить к еде.
— Папа, — говорит Мириам.
— Да.
— Это же просто смешно. Седер с каждым годом всё укорачивается.
— Я всегда веду седер одинаково, — заявляет Эд.
— Вот уж нет. Ты каждый год его укорачиваешь. А он и с самого начала был слишком короткий. Ты всегда пропускаешь самые важные части.
— Мириам! — шикает на нее Сара.
— С какой стати мы только и говорим, что о меньшинствах? — кипятится Мириам. — С какой стати ты вечно говоришь о гражданских правах?
— Потому что Песах именно о них, — сообщает ей Сол.
— О’кей, ладно, — сдается Мириам.
— Самое время для гефилте фиш, — объявляет Эстелл.
–
Эми поднимается, идет с Эстелл на кухню, они приносят закусочные тарелки. На каждой тарелке по куску рыбы на салатных листьях с двумя помидорчиками черри и кляксой соуса с хреном.
Сара встает, советуется — будить ли Иегудит к ужину. Потом подсаживается к Мириам.
— Мириам, — шепчет она, — по-моему, ты могла бы быть более…
— Более что? — спрашивает Мириам.
— Более снисходительной, — говорит Сара. — Ты только и делаешь, что на всех кидаешься. И почему — причин нет. И причин так говорить с папой — тоже нет.
Мириам опускает глаза в книгу и, как ни в чем не бывало, читает про себя на иврите.
— Мириам?
— Что? Я читаю те части, которые пропустил папа.
— Слышала, что я сказала? Ты огорчаешь отца.
— Здесь нет ни одного слова про меньшинства, — гнет свое Мириам.
— Папа говорит о современном контексте…
Мириам поднимает глаза на Сару.
— А как насчет исходного контекста? — вопрошает она. — Как насчет еврейского народа? Насчет Бога?
Из кабинета, волоча за собой плед, плетется Иегудит.
— Мне только салату, — говорит она.
— Рыба отличная, — говорит Сол.
— Потрясающая, — подтверждает Эд.
— Не то слово, — говорит Бен, не переставая жевать.
— Бен! Гадость какая! Ты что, не можешь есть по-человечески? — спрашивает Эйви.