Семья Марковиц
Шрифт:
— К себе? Ты это имел в виду?
— Ну да, нам придется привезти ее обратно в Вашингтон.
Сара задумывается.
— Я могу отменить занятия в четверг, — говорит она. — Постараюсь прилететь завтрашним рейсом.
Сара и Эд сидят в кабинете доктора Стивена Клейна. Саре эта сцена смутно напоминает разговор в кабинете заместителя директора школы Вудро Вильсона об успеваемости их сына Бена.
— Видите ли, каждый день пребывания Розы здесь я консультировал ее, как минимум, час, и это были частные консультации, — сообщает им доктор Клейн.
— Вы имеете в виду те консультации, когда вы… Кстати, в чем именно они заключались?
— Я слушал ее. Разъяснял ей, чем грозит лекарственная зависимость, в чем опасность
Эд обрывает его.
— Я знаю одно: моя мать ужасно выглядит, она исхудала, вы ее довели.
Доктор Клейн качает головой.
— Вспомните, вы не видели ее, по меньшей мере, полгода. К тому же она отходит после колоссальной передозировки.
— Колоссальной передозировки! — Эд вспыхивает. — Так вот как вы запугиваете своих пациентов? Послушайте, моей матери восемьдесят семь. Применять к ней вашу шоковую терапию недопустимо. Вы определили ее в одну программу со сворой несовершеннолетних наркоманов. Я полагал, мы живем в эпоху мультикультурализма, обоюдного уважения, внимания к личности. А вам, вам лишь бы с плеч долой: вы отправили пожилую женщину на терапевтический конвейер, не считаясь с ее возрастом, не учитывая, в какой культурной среде она выросла…
— Разрешите кое-что вам показать? — спрашивает Клейн.
Он ставит на видео кассету, включает телевизор.
— Роза, — слышится женский голос, — Вы разрешите записать наш разговор на видео с тем, чтобы вы и/или ваша семья могла позже посмотреть эту запись?
— Разрешаю, — отвечает Роза.
Она сидит на больничной кровати, такая маленькая, седая, из ее вены торчит капельница.
— А теперь, Роза, скажите, как вы себя чувствуете, оцените свое состояние по десятибалльной системе, единица означает — очень плохо, десять — очень хорошо.
— Хуже некуда, вот как я себя чувствую, — говорит Роза.
— Но как вы оцениваете свое самочувствие по десятибалльной системе?
— Единица — это очень хорошо?
— Единица — это очень плохо, десять — очень хорошо.
— Десять — очень хорошо?
— Верно.
— А очень плохо — это сколько?
— Единица. Роза?
— Единица, единица.
Сара не может сдержать улыбки, Эд, напротив, взрывается:
— Прошу, прошу немедленно выключить это!
— Почему? — спрашивает Клейн.
— Потому что нам надо поговорить.
— Эд, я все понимаю, но мне кажется, эта запись имеет непосредственное отношение к нашему разговору.
— Возможно, и так. Тем не менее я не намерен смотреть, как мою мать подвергают допросу, вы меня поняли? Это ужасно.
— Лекарственная зависимость тоже ужасна. К тому же освободиться от нее крайне сложно, и нам, я полагаю, следует всерьез задуматься об этом — не сейчас, а позже, сейчас вы слишком расстроены. И еще, я думаю, нам следовало бы записаться на семейную консультацию, это очень поможет Розе, да и вам.
— Бог ты мой, — взвивается Эд.
— Вы, я вижу, раздражены, — увещевает его Клейн.
— Еще как.
— Нет, нет, речь не обо мне, я не то имел в виду. У вас конфликт с матерью. И дело тут совсем не во мне.
— Именно в вас, — не сдается Эд. — В вас и в вашем неверном диагнозе, в вашей неспособности наладить прием лекарств пожилой пациенткой, не говоря уж о том, что вы навязали ей решительно неподходящую программу лечения.
— Это… это серьезное обвинение, — говорит Клейн. — Повторяю: она выбрала эту программу самостоятельно. На всех бумагах стоит ее подпись.
— Можете отдать все бумаги мне, отныне лечить ее будете не вы, — отрезает Эд.
— Буду рад передать вам ее бумаги, как только вы уладите все вопросы с ее счетом. Знаю, вы обеспокоены, понимаю, вы расстроены, но, уверяю вас, я лечил Розу как можно лучше, в меру моего понимания, и при этом, не скупясь, тратил на нее свое время. И, прошу заметить, я не включу в счет наше сегодняшнее собеседовние.
На этих словах Эд встает, разворачивается, вылетает из кабинета, проносится через приемную и выскакивает в дверь.
Сара устремляется за ним, но у стола регистраторши Клейна задерживается:
— Вы принимаете «Визу»? —
После чего Эд и Сара три дня разбирают и упаковывают Розину квартиру в Венисе. Они звонят в «Гудвилл» [156] , в несколько еврейских агентств — пытаются отдать посудомойку, сушилку и кое-что из громоздкой мебели.
— Весьма знаменательно, знаешь ли, — говорит Эд. — Теперь, чтобы отдать свои вещи, приходится платить.
156
«Гудвилл» — некоммерческая организация, помогает обучению и трудоустройству инвалидов, людей без профессии на средства, вырученные от продажи пожертвований в виде подержанной мебели, утвари, одежды и т. д.
— А как же иначе, — говорит Сара. — Им же нужно пригнать грузовик. Нужно разобрать вещи.
И перед ее глазами встают склады, где всё, что туда свозят, распределяют по разным кучам: В РЕМОНТ, В МЕТАЛЛОЛОМ, В СМИТСОНОВСКИЙ [157] .
Сортировочная станция, нечто вроде оздоровительного центра в Санта-Розе? Теперь, когда Роза вернулась домой, она выглядит гораздо лучше. Конечно, она еще очень слабая, исхудавшая, но она посвежела, глаза у нее блестят. В квартире дым коромыслом. Она едет домой со своим дорогим сыном и невесткой, ей больше не будет одиноко. Рабочие упаковывают ее фарфор, хрустальные ликерные рюмочки, она отдает распоряжения. Ее умчат на новое место, она начнет новую главу, а уж что она любит — так это начинать заново. Но на Эда и Сару страшно смотреть. Расхристанные, измочаленные: надо думать — столько паковать, заполнять бумаг, мотаться туда-сюда. Каждый вечер они тащатся в мотель «Морской ветерок», там падают на кровать, у них болят все мышцы. Окна в мотеле забраны решетками, в ванной белые полотенца такие крохотные, точно их назначение никак не утилитарное, а чисто символическое. Мотель этот они выбрали, потому что он недалеко от Розиной квартиры, однако у него обнаружилось еще одно преимущество. Заплатишь пятьдесят центов — и кровать вибрирует, а боль в натруженных спинах отступает. День кончился, они пытаются расслабиться, лежат навзничь, скармливают счетчику четвертаки, смотрят Си-Спэн [158] .
157
Смитсоновский институт — крупный комплекс просветительских и научных учреждений. В него входят множество музеев и т. д. Получил ироническое прозвище «Чердак страны», т. е. место, где хранится всё, что уже не нужно, но жалко выбросить.
158
Си-Спэн — общественно-политическая кабельная сеть некоммерческого телевидения.
На третий их вечер здесь они лежат на вибрирующей кровати навзничь, смотрят «Премьер-министр отвечает на вопросы» [159] , и Эд говорит по телефону с братом Генри:
— Разумеется, секретер мы отдадим, — говорит Эд. — Крупная мебель пойдет Хадассе. Так распорядилась мама. Что? Что? — Он поворачивается к Саре. — Он говорит, что хочет этот секретер.
— Так пусть переправит его в Англию, — отвечает Сара.
— Замечательный секретер? Ну ладно. Я бы сказал недурной, но замечательный — вот уж нет. Хочешь переправить его в Англию, ради Бога… Что — ты что, спятил? Куда, интересно, мы его поместим в O.K.? — он следит за реакцией Сары.
159
«Премьер-министр отвечает на вопросы» — передача из Палаты общин: премьер-министр Великобритании отвечает на злободневные вопросы, которые ему задают члены Палаты.