Семья Тибо, том 1
Шрифт:
— Ну, ребята, идите, я тороплюсь… Между шестью и восемью я заеду на улицу Вернейль переменить тампон. Поняли?
— Да, сударь, — сказал старший, считая это, по-видимому, вполне естественным. — На самом верхнем этаже, номер три, прямо против лестницы.
Как только мальчики ушли, Антуан позвал Леона:
— Ну, теперь можно подавать завтрак!
Затем подошел к телефону.
— Алло! Елисейские, ноль один — тридцать два.
В передней на столе рядом с аппаратом лежала книга записей, раскрытая на соответствующей странице. Не отходя от трубки, Антуан наклонился и прочел:
— "1913. Понедельник, 13 октября, 14 ч. 30. Г-жа де Батенкур". Опоздаю, — подождет. "15 ч. 30. Рюмель", — так… "Лоутен", — хорошо… "Г-жа Эрнст", — не знаю, кто такая… "Вьянцони… де Фейель…" Так…
Алло… Ноль один — тридцать два? Профессор Филип вернулся? У телефона доктор Тибо… (Пауза.) Алло!.. Здравствуйте, Патрон… Я мешаю вам завтракать… Это насчет консультации. Срочно. Очень… Ребенок Эке… Да, Эке, хирурга… Очень серьезно. Увы, никакой надежды, запущенное воспаление уха, разные осложнения, я вам объясню, это ужасно… Да нет же, Патрон, он во что бы то ни стало просил именно вас. Нельзя же отказать в этом Эке… Разумеется, как можно скорее, сейчас же… Я тоже, из-за сегодняшнего приема, — ведь сегодня понедельник… Итак, решено; я заеду за вами без четверти два… Благодарю вас, Патрон.
Он повесил трубку, еще раз пробежал глазами листок с записью и испустил положенный вздох усталости, которому явно противоречило удовлетворенное выражение лица.
Подошел Леон. На его гладкой физиономии играла глуповатая улыбка.
— А знаете, сударь, кошка-то окотилась.
— Да ну?
Антуан весело прошел на кухню. Кошка лежала на боку в корзинке, наполненной тряпьем, где копошились маленькие клубочки лоснящейся шерсти, и лизала и перелизывала их шершавым языком.
— Сколько их?
— Семь. Моя невестка просила оставить ей одного.
Леон приходился братом привратнику. Он служил у Антуана уже больше двух лет и исполнял свои обязанности с ритуальным рвением. Это был молчаливый парень неопределенного возраста, с каким-то сероватым лицом; светлые редкие и пушистые волосы причудливо венчали его удлиненный череп; чересчур длинный свисающий нос и чаще всего полузакрытые веки придавали ему какой-то дурашливый вид, который еще резче подчеркивался улыбкой. Но эта простоватость была лишь удобной, если не нарочитой маской, за которой скрывался ясный ум, полный здравого скептицизма и даже своеобразного юмора.
— А остальные? — спросил Антуан. — Вы их утопите?
— А как же иначе? — невозмутимо ответил Леон. — Разве вам желательно их оставить?
Антуан улыбнулся, повернулся на каблуках и быстрыми шагами направился в бывшую комнату Жака, служившую ему теперь столовой.
Все уже было на столе: яичница, телятина со шпинатом, фрукты. Антуан терпеть не мог ждать, пока подадут следующее блюдо. Яичница вкусно пахла горячим маслом и сковородкой. Короткая передышка на четверть часа, разделяющая утро, проведенное в больнице, и день, посвященный визитам.
— Сверху ничего не передавали?
— Нет, сударь.
— Госпожа Франклен не звонила?
— Звонила, сударь. Она записалась на пятницу.
Телефонный звонок. Голос Леона:
— Нет, сударыня, в семнадцать тридцать уже занято… В восемнадцать тоже… К вашим услугам.
— Кто это?
— Госпожа Стокней. — Он позволил себе слегка пожать плечами. — Для мальчика одной своей подруги. Она напишет.
— Какая это госпожа Эрнст записалась на семнадцать часов? — И, не ожидая ответа, Антуан продолжал: — Передайте госпоже де Батенкур мои извинения: я опоздаю, по крайней мере, минут на двадцать… Дайте-ка мне газеты. Спасибо. — Он взглянул на часы. — Там, наверху, наверно, уже встали из-за стола… Позвоните, пожалуйста. Попросите мадемуазель Жизель и перенесите сюда аппарат. И кофе тоже поскорее.
Он схватил трубку, лицо его разгладилось, глаза улыбались, глядя куда-то вдаль, и все его существо, словно взлетев, устремилось на другой конец провода.
— Алло… Да, это я. О, я почти кончил! — Он засмеялся. — Нет, виноград чудесный, подарок одного клиента… А наверху? — Он прислушался, его лицо постепенно омрачилось. — Вот как! До или после укола?.. Надо во что бы то ни стало уверить его, что это вполне нормальное явление… — Пауза. Лоб его снова разгладился. — Скажи, Жиз, ты одна у аппарата? Слушай, мне надо с тобой сегодня повидаться и поговорить. Серьезно… Здесь, разумеется. Безразлично когда, начиная с половины четвертого. Хочешь? Леон тебя впустит… Итак, решено? Отлично… Выпью кофе и сейчас же поднимусь к вам.
II. Антуан, как и каждый день, осматривает г-на Тибо
У Антуана был ключ от квартиры отца — без звонка дошел он до бельевой.
— Господин Тибо в кабинете, — ответила на его вопрос Адриенна.
На цыпочках он прошел по коридору, пропахшему аптекой, в умывальную комнату г-на Тибо. "Какое гнетущее чувство охватывает меня, едва я вхожу в эту комнату… — подумал он. — А еще врач!.. Но здесь совсем другое дело…"
Взгляд его сразу устремился на листок с кривой температуры, пришпиленный к стене. Умывальная комната походила на аптечную лабораторию: на этажерке, на столе расставлены были склянки, фарфоровые посудины, лежали свертки ваты. "Посмотрим эту банку. Так я и думал, почки работают неважно; впрочем, анализ покажет, в чем дело. А как обстоит с морфием? — Он открыл коробку с капсулами, на которых сам же заблаговременно тайком замазал этикетки, чтобы у больного не явилось никаких подозрений. — Три центриграмма за сутки… Уже! Ну, куда же сестра задевала?.. А, вот мензурка".
Легкими, почти радостными движениями принялся он за анализ. Он уже подогревал зонд на спиртовой лампочке, когда дверь скрипнула, и от этого звука он внезапно с сильно бьющимся сердцем повернул голову. Но то была не Жиз. Семеня ногами, приближалась к нему Мадемуазель, сгорбленная, как старый дровосек, скрюченная теперь так сильно, что, даже вывернув шею, она с трудом могла поднять на уровень рук Антуана глаза, еще совсем живые под дымчатыми стеклами узких очков. При малейшем волнении у нее непроизвольно начинала трястись голова. Ее маленький лоб цвета слоновой кости желтел между белыми, гладко зачесанными прядями волос.
— Ах, это ты, Антуан, — вздохнула она. И затем, безо всяких предисловий, продолжала дребезжащим голосом: — Знаешь, со вчерашнего дня это стало просто невыносимо! Сестра Селина испортила мне две чашки бульона и больше литра молока без всякого толку! Она чистит ему бананы по двенадцати су, а он к ним даже не притрагивается… А то, что остается, нельзя употреблять из-за микробов! О, я ничего не имею ни против нее, ни против других, она просто святая. Но поговори с ней, Антуан, запрети ей продолжать в том же духе! Зачем принуждать больного? Надо подождать, пока он сам попросит! Вечно она ему что-нибудь предлагает! Сегодня утром, например, мороженое! Антуан! Предлагать ему мороженое! Чтоб у него сразу же сердце замерзло! Точно у Клотильды есть время бегать за мороженщиками! Когда нужно кормить такую ораву!