Семья Тибо, том 1
Шрифт:
— Антиклерикализм? — говорил Мейнестрель. — Жалкая тактика! Возьмите хотя бы вашего Бисмарка с его пресловутой "культуркампф" [218] . Его преследования послужили только к укреплению немецкого клерикализма…
Митгерг с озабоченным лицом упорно следил за взглядом Альфреды. Наконец он смог подать ей знак и, отделясь от группы, отошел к окну.
Прецель сделал Пилоту какое-то возражение, которого Митгерг не расслышал. Посыпались различные реплики. Споры по частным вопросам вызвали перемещения в группе слушателей. Альфреда воспользовалась этим, чтобы встать и подойти к австрийцу.
218
…Бисмарка с его пресловутой "культуркампф". — Бисмарк Отто Фердинанд Леопольд (1815–1898) — рейхсканцлер Германии в 1871–1890 гг. Под термином "культуркампф" (Kulturkampf — борьба за культуру — нем.) подразумевалась политика Бисмарка, направленная на ограничение влияния католической церкви.
Сухой голос Мейнестреля зазвучал снова:
— Я думаю, что не этот идиотский антиклерикализм, столь дорогой буржуазным вольнодумцам девятнадцатого века, избавит массы от ига религии. Проблема и здесь остается социальной. Религиозные учреждения — социальны. Во все времена религия черпала свою основную силу в страданиях порабощенного человека. Религия всегда играла на нищете. В тот день, когда у нее исчезнет эта точка опоры, религия потеряет жизнеспособность. Когда человечество станет счастливее, современные религии будут над ним не властны…
— В чем дело Митгерг? — прошептала Альфреда.
— Тибо вернулся… Он хочет видеть Пилота.
— Почему он не пришел сюда?
— Похоже, что там творятся нехорошие дела, — сказал Митгерг вместо ответа.
— Нехорошие дела?
Она пытливо вглядывалась в лицо австрийца, думая о миссии Жака в Вене.
Митгерг развел руками, чтобы показать, что он ничего точно не знает; и в течение нескольких секунд он раскачивался, как молодой медведь, приподняв брови и выкатив глаза за стеклами очков.
— Тибо приехал с Бемом, моим соотечественником, который завтра отправляется в Париж. Совершенно необходимо, чтоб Пилот принял их сегодня же.
— Сегодня?.. — Альфреда размышляла. — Ну что ж, приходите к нам, это лучше всего.
— Хорошо… Вызови Ричардли.
— И Пата тоже, — торопливо сказала она.
Митгерг, не любивший англичанина, уже готов был возразить: "Почему Пата?" Тем не менее он выразил согласие, на секунду прикрыв веки.
— В девять часов?
— В девять.
Молодая женщина бесшумно возвратилась на свое место.
Мейнестрель только что оборвал Прецеля своим безапелляционным "разумеется!" и добавил:
— Преобразование совершится не в один день. И даже не на протяжении одного поколения. Религиозные потребности нового человека найдут себе выход — социальный выход. Религиозная мистика будет заменена мистикой социальной. Это проблема социального порядка.
Снова переглянувшись с Альфредой, Митгерг исчез.
Три часа спустя Жак в сопровождении Бема и Митгерга сошел с трамвая на улице Каруж и входил в дом Мейнестреля.
Почти смеркалось, на маленькой лестнице было темно.
Альфреда впустила гостей.
Силуэт Мейнестреля китайской тенью вырисовывался в дверях освещенной комнаты. Он быстро подошел к Жаку и спросил вполголоса:
— Есть новости?
— Да.
— Обвинения были обоснованы?
— Серьезно обоснованы, — прошептал Жак. — В особенности в отношении Тоблера… Я объясню вам все это… Но сейчас речь идет совсем о другом… Мы накануне больших событий… — Он обернулся к австрийцу, которого привел с собой, и представил его: — Товарищ Бем.
Мейнестрель протянул ему руку.
— Итак, товарищ, — сказал Мейнестрель со скептической ноткой в голосе, — правда ли, что ты нам привез новости?
Бем с важностью посмотрел на него:
— Да.
Это был тиролец, низкорослый горец с энергичным лицом. Лет тридцати. На голове у него была фуражка, и, несмотря на жару, старый желтый макинтош покрывал его крепкие плечи.
— Входите, — сказал Мейнестрель, пропуская вновь прибывших в комнату, в глубине которой ждали Патерсон и Ричардли.
Мейнестрель представил обоих мужчин Бему. Тот заметил, что остался в фуражке, и, смутившись на секунду, снял ее. Он был обут в подбитые гвоздями башмаки, которые скользили на натертом паркете.
Альфреда отправилась вместе с Патом на кухню за стульями. Она расставила их вокруг кровати, на которую уселась сама, чинно держа на коленях блокнот и карандаш.
Патерсон устроился рядом с нею. Полулежа, облокотившись на изголовье, он наклонился к молодой женщине:
— Ты знаешь, о чем будет речь?
Альфреда сделала уклончивый жест. Она на основании опыта чуждалась конспиративных замашек, которые у этих людей действия, осужденных на бездеятельность, выдавали прежде всего их страстное, сотни раз обманутое желание наконец проявить себя, испытать свои силы.
— Подвинься немножко, — фамильярно сказал Ричардли, садясь рядом с Альфредой. Его взгляд постоянно светился радостным, почти воинственным светом; но в самоуверенности его было что-то искусственное, какое-то преднамеренное желание казаться сильным и довольным, несмотря ни на что, ради принципа, гигиены ради.
Жак вынул из кармана два запечатанных конверта, большой и маленький, и передал их Мейнестрелю.
— Здесь копии документов. А это письмо от Хозмера.
Пилот подошел к единственной лампе, стоявшей на столе и скудно освещавшей комнату. Он распечатал письмо, прочел его и стал бессознательно искать глазами Альфреду; затем, метнув острый вопросительный взгляд на Жака, положил оба конверта на стол и, чтобы показать пример другим, сел.
Когда все семеро устроились на своих местах, Мейнестрель обратился к Жаку: