Семья Тотов
Шрифт:
Священник простил его, зная, что Тот, если уж что обещал, сдержит слово. Так оно и вышло.
Тот направился прямо домой, однако не присоединился к домочадцам, а засел в уборной в саду. Там он просидел до самого ужина, а после еды снова заперся в будочке.
В уборной он просидел и все утро следующего дня. Когда Маришка постучала, Тот не ответил. Судя по всему, он спал.
Глава четвертая
Сыночек мой ненаглядный! Надеюсь, эти строки застанут тебя в добром здравии. Его преподобие господин Томайи, когда молится за воинов,
Береги свой желудок, жирную пищу не ешь не подогретой. Целую тебя много раз.
Маришка надписала на конверте адрес, поднесла к уборной и тихо (чтобы не разбудить почивавшего гостя) окликнула мужа. В ответ раздалось деликатное покашливание в знак того, что помещение занято.
— Сколько ты пробудешь там, родной мой Лайош? — поинтересовалась Маришка.
— А что? — спросил Тот. — Разве майор уезжает?
— С чего ты взял? Господин майор уезжает через четыре дня.
— Тогда я еще посижу немного, — сказал Тот.
День был воскресный. И уже отзвонили к обедне.
Маришка, чтобы не опоздать, просунула в щелку письмо и карандаш. Тот расписался.
Маришка надела выходное платье.
— Я иду к обедне, — сказала она Агике, которая ощипывала цыплят на веранде. — Папа сидит в уборной, господин майор спит. Присмотри за ними, дочка.
Она поцеловала Агику и ушла.
Приблизительно через четверть часа из комнаты показался майор. Сонным голосом он пожелал Агике доброго утра, затем — в мятой пижаме, с взъерошенными волосами и громко зевая — направился к уборной.
Агика тревожно глядела ему вслед.
До приезда майора Варро Тоты слыли образцовой семьей. Маришка не просто любила своего мужа, но и считала его настолько выше себя, что повиновалась одному его взгляду.
Агика же с нерастраченным пылом юности буквально боготворила отца. Все на свете, что было прекрасного, ассоциировалось у нее с отцом: полет ласточки, вкус шоколада во рту, то сладостное головокружение, которое мы испытываем, глядя на алую розу, — все это и еще многое другое, вместе взятое, был отец.
С тех пор как майор Варро вошел в их жизнь, на смену прежним отношениям пришли новые. В душе Маришки — постепенно, шаг за шагом, у Агики же — с той неуловимой для глаза быстротой, с какой молния, меняя направление, ударяет не в одно дерево, а в другое. Установлено, что изменчивее всего в человеке его чисто физические привязанности; как до сих пор Агика любила запах отца, так теперь вбирала в себя запах майора, и вместо голоса Тота теперь голос гостя электрическим разрядом пробегал по ее нервам. Особенно притягательны
Однако женщина — и тем более такая женщина, как Маришка, — никогда не вырывает своих чувств с корнем. Маришка сочувствовала мужу, даже когда тот беспричинно восставал против господина майора, желающего ему одного лишь добра, и у нее язык не повернулся сказать Тоту хоть слово в осуждение.
Но и она все больше и больше подпадала под влияние майора, хотя и не в физическом, а скорее в духовном или даже более того, в несколько трансцендентном смысле. Вся она преисполнилась одним желанием: чтобы гость чувствовал себя как можно лучше. Она предугадывала, когда ему начинает хотеться пить, и тотчас приносила легкий фрёч. [4] Майор еще и сам не успевал осознать, что у него в кишечнике скопились газы, как Маришка уже вставала и деликатно удалялась. Постепенно она как бы переродилась, превратившись в стеклянный колпак, в живую защитную оболочку, единственным назначением которой было избавить гостя от всяческих неприятностей.
4
Вино, разбавленное содовой.
Ее способность к восприятию чужих чувств обострялась изо дня в день. В этом, безусловно, сыграло свою роль недосыпание и связанное с ним нервное перенапряжение, тревога за сына, а теперь уже — и за мужа. Подобно некоему телепатическому феномену, она на расстоянии улавливала малейшие душевные движения гостя; иногда ей чудились таинственные голоса, являлись видения, которые заранее предупреждали о грозившей майору опасности.
Стоял, например, в углу веранды прислоненный к стене старый зонтик, забытый кем-то из квартирантов. Этот зонтик имел обыкновение иногда падать безо всякой на то причины.
Однажды утром, пока майор спал, Маришка отправилась в мясную лавку; мясо тогда давали только по карточкам. Уже подошла ее очередь, когда перед лавкой остановился велосипед.
Кто-то крикнул:
— Есть тут женщина по фамилии Тот?
Напрасно уверяли ее, что все это лишь игра ее разгоряченного воображения. Маришка даже по прошествии многих месяцев утверждала, что видела воочию: рядом с велосипедом стоял старый еврей с бородой и кротким взглядом — ну вылитый святой Петр.
— Это я! — отозвалась Маришка. — В чем дело?
— Надо лучше смотреть за зонтиком! — И в мгновение ока небесный посланец укатил, мелькая педалями.
По счастью, мясная лавка находилась недалеко от Тотов. Маришка бросилась домой и — о, чудо господне! — успела на лету подхватить злополучный зонтик, который снова готовился упасть и уж точно бы разбудил господина майора!
В это воскресенье, к концу святой обедни, Маришке снова было возвещение свыше. На сей раз ей никто не являлся, но, перекрывая гудение органа, из-под церковного свода донесся дребезжащий старческий голос, как если бы вещал громкоговоритель:
— Внимание, внимание! Маришка Тот, урожденная Балог! Вас ожидают родственники у входа в мужской туалет!
Остальные верующие либо не слышали громкоговоритель, либо не поняли грозного смысла уведомления. Маришка же всполошилась и, прокладывая себе дорогу к выходу, одолеваемая дурными предчувствиями, бросилась домой.
Уже от калитки она завидела собравшуюся перед уборной толпу кричащих и что есть силы стучащих кулаками людей. Что им здесь нужно? Почему на веранде рыдает Агика? И почему майор лихорадочно швыряет в распахнутый чемодан свои вещи?