Семья волшебников. Том 1
Шрифт:
И все равно в этом образе угадывалась огромная любовь к супругу. При всех недостатках, которые мэтресс Дегатти не могла в нем не замечать, он почти светился изнутри и выглядел могущественным привлекательным незнакомцем. Светивший над его головой маяк манил деву-дракона, она не могла оторвать от него глаз.
— Он придет и уйдет… — вздохнула Ехидна, наконец отворачиваясь. — Я с ним ненадолго…
На ее чело набежала тень, и она снова скрылась под водой.
Понятно. Переживает из-за смертности мэтра Дегатти. Классическая проблема подобного союза. Тауване уже доводилось с подобным сталкиваться,
Именно из-за этого они и не позволяют себе привязываться к созданиям смертного мира, именно потому и смотрят на них часто с отчуждением.
У демонов это иначе. С семейной парой из демона и человека Тауване до этого работал лишь раз, и там демон… не обладал глубокими чувствами. Да и мозаичным мышлением тоже, он не был фамиллиаром. Просто влюбился в смертную, но изначально воспринимал это как просто эпизод своей вечной жизни.
Здесь же нечто иное. Мэтресс Дегатти — демон очень юный, не забывший еще смертное существование. Это отчетливо видно по ее эго-тотему. Люди, как и эльфы, ищут пару на всю жизнь. Даже развращенные и меняющие партнеров как перчатки подсознательно желают найти того, с кем уже не расстанутся. Того, кто заполнит их существование и станет верным спутником на дороге бытия.
Если не считать битвы с внутренними демонами, починки фарфоровой куклы и «лечения» набивного дракончика, Тауване пока ни во что не вмешивался. В чужой психике следует действовать как можно аккуратнее и только если полностью уверен в том, что творишь. Неумелые психозрители зачастую вредят пациенту куда сильнее, чем его собственные проблемы.
Нет, следует разыскать их источник и воздействовать на него точечно, как можно меньше затрагивая остальной разум. Тем более, что здесь пока все хорошо, ментальный мир вполне стабильный и цельный, даже с внутренней мифологией.
Эго-тотем явно в своем конечном состоянии и меняться не собирается. Разве что, возможно, будет расти с ростом демонической силы. Но тут сложно сказать наверняка, это очень непредсказуемо. Эго-тотем демона — это что-то из мира богов, пусть и живущих внутри одной личности. Можно сказать, тотем в тотеме.
Ехидна плыла уже в целой стае себе подобных. Другие драконы, но обычные, без растущей из пасти девы. Они сопровождали бумажную яхту и пока не выражали агрессии. Ехидна играла с ними, переплеталась кольчатыми телами, каталась на их спинах.
— Отведешь меня к своим детям? — окликнул ее Тауване.
Ехидна кивнула и радостно улыбнулась. Прекрасный лик стал еще прекраснее… и ужаснее. От этого стало почти больно.
И в то же время драконий хвост врезался в бумажную яхту.
Борта смяло… ну да, как бумагу. Тауване не удержал штурвала, его выбросило наружу, и он пошел ко дну…
В первый миг он инстинктивно попытался задержать дыхание, но тут же вспомнил, что в ментальном мире это значения не имеет. Глубокие воды — это просто глубинные слои психики. Сейчас он окажется… да, уже.
Крепко сжимая чемоданчик, Тауване опустился в нечто вроде подводного леса. Вокруг царил мрак, под ногами колыхалась трава. Движения стали замедленными, но дышалось легко, мог Тауване и говорить. Это не лес, это не вода — это просто проекция внутреннего мира. Столкновение личности пациентки и восприятия психозрителя.
На дне высились гигантские каменные столбы. Они отдаленно напоминали статуи — кургузых рогатых великанов. Одни частично обрушились, другие оставались стоять. Меж ними шевелились щупальца… снова морские драконы?.. нет, теперь действительно щупальца — бесчисленные, усеянные глазами и пастями. Некий внутренний страх, нечто очень могущественное.
Все здесь было пронизано тяжелой печалью. В воздухе царило воспоминание о некой трагедии, о пережитой в прошлом… потере?.. Нет, не потере. Потеря оставляет след, глубокий шрам в психике. Здесь скорее великой силы потрясение. Так бывает, когда ты был на грани гибели или почти кого-то потерял, но все-таки худшее не случилось.
Но даже подобное бесследно не исчезает. Вся человеческая психика состоит из таких вот кусочков. То, что смертные называют опытом, фактически является наслоениями душевных травм.
На воплощение этой травмы Тауване смотрел прямо сейчас. Пустая могила… судя по размеру, младенческая.
Мать все-таки пыталась убить ребенка? Нет, тут что-то не так. Эти бесчисленные щупальца — что они символизируют?
— Это враг, — сказала Ехидна.
Ее только что здесь не было. Но стороны личности и внутренние архетипы всегда где-то поблизости. Правда, внутренний ребенок вряд ли сунется в такое место, но остальные появятся, если в них возникнет нужда.
Тауване поразмыслил. Открытая могила выглядела зияющей раной. Она беспокоит пациентку. Ее ребенок жив, но она не может забыть, что он был на грани смерти или даже пережил смерть и был возвращен из мертвых. Окончательно она этого не забудет никогда, но можно помочь ей справиться с гнетущим воспоминанием.
Тауване открыл чемоданчик. Кроме медицинских принадлежностей там нашлась превосходная лопата. В реальном мире она бы сюда не поместилась, но ментальный мир — это даже не сон. Здесь невозможного нет в принципе.
— Твой ребенок жив, — сказал он Ехидне и принялся закапывать могилу. — Ему это не понадобится.
— Она для другого, — возразила Ехидна. — Для следующего.
— Ему это тоже не понадобится, — мягко, но настойчиво сказал Тауване.
Иногда внутренний мир сразу принимает такие изменения. Даже с облегчением. Но эго-тотем мэтресс Дегатти оказался упрям. Змеиное тело метнулось вперед, и лопату выбило из рук волшебника.
Похоже, без некоторой конфронтации не обойтись.
Эту часть Тауване терпеть не мог. Поединок воль. Его всегда радовало, когда удавалось избежать конфликта. Но этот разум сопротивляется, не хочет терять даже такую малую и вредную часть себя.
Имей Тауване дело с агрессивным безумцем, умалишенным магиозом, он не стеснялся бы в средствах. Поединок стал бы настоящим поединком, и он мог в буквальном смысле убить эго-тотем пациента. Когда доходило до самообороны, Тауване в буквальном смысле сжигал чужие разумы, превращал разумных существ в овощи или делал покорными куклами. В таких случаях он представал отнюдь не добрым доктором с чемоданчиком.