Семья вурдалака

Сигарев Василий Владимирович

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Я не намерен терпеть в своем доме всякое отребье.

МИЛИЦИОНЕР. А сынок ваш, Симонов Роман Петрович, не отребье? Заговорили как. Ходят к вам все, кому не лень, провоцируете их — вот вас и бьют по носам. Мало еще дали. Надо было больше дать.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ (поднялся на локтях). Что?! Да я…

МИЛИЦИОНЕР. То! Воспитали гниду, да еще жалуются тут потом. Нормальный был бы — никто б к вам не ходил, не бил бы вам рожи. Сами себе такую жизнь устроили. Вот и живите теперь.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Ах ты, гад!

ЛЮДМИЛА

ИВАНОВНА. Петя!

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Да ты завтра же из своей «ментовки» вылетишь! Я к прокурору пойду! Напишу на тебя! Завтра же вылетишь!

МИЛИЦИОНЕР. Давай, пиши, писатель. Я вашего Симонова Романа Петровича завтра закрою, вот тогда поговорим. А то раскудахтался тут. Напишет он. Грамотный, что ли?

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. А ну пошел отсюдова, сопля ментовская!

МИЛИЦИОНЕР. Чиво?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Петенька, да что же ты делаешь, господи?!

МИЛИЦИОНЕР. Чиво ты дед, сказал?!

ПЁТР ПЕТРОВИЧ (тяжело дышит). Вон! Вон из моего дома!

МИЛИЦИОНЕР. Тебе чиво мало по носу, что ли дали? Еще дать? (Замахнулся).

Петр Петрович закрылся руками.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Ой! Ой, не надо! (Встала между Петром Петровичем и милиционером). Не бейте его! Пожалуйста! Он же больной! Инвалид он! Не бейте!

МИЛИЦИОНЕР. Да нужен он мне. Сам подохнет.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Я тебя запомнил. Ты мне ответишь. За все ответишь.

МИЛИЦИОНЕР. Чиво?

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Петя! Петечка, да помолчи же ты ради Бога! Что же это, господи?!

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Я — молчать?! Я, который из-за этих тварей ходить не могу! Я молчать?!

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Ну, пожалуйста, Петечка, прошу тебя! Господи!

МИЛИЦИОНЕР. Все. Свободны. (Взял с кресла папку, пошел к двери).

Людмила Ивановна за ним.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Как же это? А Марина что? Они же ей сделают что-нибудь!

МИЛИЦИОНЕР. А мне-то чиво? Нечего пускать было, кого не попадя.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Но вы же…

МИЛИЦИОНЕР. Чиво я? Сопля я ментовская.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Это он не специально. Нервы у него.

МИЛИЦИОНЕР. У меня тоже нервы.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Ну, простите нас, пожалуйста! Они же убьют ее!

МИЛИЦИОНЕР. Ничиво с ней не будет. Сама поди пошла.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Ребенок же у нее. Беременная она. (Заплакала).

МИЛИЦИОНЕР. Не буду я заявление брать, сказал же. Не вижу надобности.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА (схватила его за руку). А куда же мне теперь?

МИЛИЦИОНЕР. Сама придет. А до завтра, если не появится, к дежурному идите.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Завтра…

МИЛИЦИОНЕР. Завтра, завтра. Все. Спокойной ночи. (Вышел).

ЛЮДМИЛА

ИВАНОВНА. Мамочки, да что же это делается?! Господи! Что же это?! (Идет в комнату). Зачем же ты Петя? Зачем же ты ему нагрубил? Куда же нам теперь? Ой-ей-ей! (Села в кресло, закрыла лицо руками). Кошмар. Один сплошной кошмар. Все куда-то летит. Куда-то катится. Куда-то несется. И никак не остановить это уже. Словно случиться что-то должно. И случится. Чует мое сердце. Чует оно. (Пауза.) Ой как все плохо. Как плохо! И просвета не видно. Нету его. Никогда не будет. (Смотрит на Петра Петровича). И ты еще со своей гордостью лезешь! Суешься. Нам не до гордости теперь. Нам Марину выручать надо, Ромку лечить. А ты лезешь куда-то, портишь все. Я давно про свою гордость забыла. Выкинула ее. Похоронила. Сгнила она уже. А ты все лезешь, суешься. А чего добился-то? Морду тебе разбили. Так и правильно сделали. Сидел бы, молчал в трубочку и никто б тебя не тронул. Так нет — мы гордые, мы молчать не любим — и вот результат. А сидел бы, молчал, они может быть, и Марину не тронули. А ты молчишь, когда ненужно только, когда я с тобою разговариваю. А девка теперь за тебя отвечает где-то. Убили ее, может быть, уже. А тебе плевать. На всех нас плевать. Тебе Ленин, вон, твой, которого не читал ни разу — вот твоя семья.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Замолчи.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Замолчу. Скоро уже. Недолго мне осталось.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Замолчи.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Замолчу. Вылечим Ромку, уедем к Марине в деревню. У нее дом там. Останешься здесь один, никто тебе больше слова не скажет. Радуйся, избавишься от нас наконец-то.

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Дура.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. А кто еще, как ни дура, раз живу с тобой! Ты мне Ромку загубил! Ты! Ты все! Из-за тебя это!

ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Больная.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Давно уйти нужно было. Ромку взять и уйти. Подальше от тебя. Чтоб не видеть и не слышать! Рожи твоей недовольной, чтобы не видеть! Что он тебе такое сделал, что ты его так ненавидишь!? Он же больной просто. Он же сын твой. А ты ненавидишь его. «Бесполезно его лечить!» Не твои слова? Не твои?! На лечение когда уезжали, ты так сказал. А он слышал все. Понял. И снова потому начал. А ему поверить нужно было. Поверить, что все хорошо будет. А ты сказал такое. Вот он и начал снова. Да что с тобой говорить?! (Пошла в маленькую комнату).

Пётр Петрович отвернулся к спинке дивана, обхватил голову руками. Тихо плачет.

За окном снова смеется пьяная женщина. Слышны хмельные мужские голоса. Дразнят собаку. Собака, захлебываясь, лает.

Людмила Ивановна выходит из комнаты, оделась.

ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Я в милицию пошла. Закрою тебя.

Пётр Петрович молчит.

Людмила Ивановна идет в прихожую, обувается.

Звонок в дверь.

Людмила Ивановна смотрит в глазок, открывает.

На пороге Марина. Она в халате, босиком. Лицо исцарапано, разбито, опухло. Молча входит.