Семья Зитаров. Том 1
Шрифт:
2
Осенью 1907 года судно Зитара «Дзинтарс» после двухлетнего отсутствия бросило якорь в Рижском порту с грузом кузнечного угля. Из Кардиффа они вышли в конце сентября, и команда предполагала добраться до Риги не раньше второй половины октября, но на всем пути дул попутный ветер, позволявший временами доброму паруснику соревноваться в быстроте с пароходами, и команда «Дзинтарса» увидела родные берега дней на десять раньше срока. Это был рекордный рейс капитана Зитара. Вполне понятно, что никто из домашних не встречал его. Судно поставили в Яунмилгрависе [2], а после разгрузки угля увели в Даугавгриву [3]на зимовку. Зитар рассчитал команду, оставил боцмана Кадикиса охранять судно и, уладив дела в портовых учреждениях, собрался домой. Он ничего не писал, желая сделать жене и детям маленький сюрприз. В его чемоданах лежали подарки, купленные за границей; при этом не был забыт ни один, даже самый маленький член семьи Зитаров. Всякий путешественник, надолго разлученный с семьей, становится немного сентиментальным. Он уже заранее во всех подробностях представляет себе час свидания и то впечатление, которое произведет его приезд. Все это получается несколько театрально, здесь, пожалуй, неизбежны поза и некоторая искусственность, но зато сколько радости, как глубоки нежность жены, восторги детей, любопытство соседей! Андрей Зитар представил себе, как он приедет поздно вечером: везде уже темно, дети только что улеглись в свои кроватки. Никто еще не спит. Где-то на кухне или в большой комнате горит лампа, и молодая хозяйка приводит в порядок детскую одежду. Кругом тишина, спокойствие — обычный будничный вечер. И вдруг кто-то стучит в дверь и на вопрос: «Кто там?» — отвечает чужим; измененным голосом. «Папа приехал!» — громко кричат в комнатах, и все соскакивают с постелей, у детей сон как рукой сняло. Никто в эту ночь уже не может уснуть.
Размечтавшись, капитан Зитар почувствовал, что ему не терпится скорее добраться домой. Но в порту он встретил знакомых по мореходному училищу — двух капитанов и штурмана. Все они, подобно ему, поставили суда на зимовку и готовились «стать на прикол» до весны. Кое-кого из них Зитар не видел около десяти лет.
— Так дело не пойдет, Андрей! — заявил ему капитан Екабсон, владелец двухмачтовой развалюхи. — Встречу нужно отметить.
— Когда еще увидимся… — присоединился второй капитан, Берзинь.
Чемоданы Зитара отвезли к штурману Аргалису — он жил в Риге, — и друзья направились в излюбленный моряками кабачок. За долгие годы пережито так много, столько накопилось приключений, — за один вечер и не перескажешь всего. У каждого в портах мира и на разных судах были общие знакомые. Как они поживают? Все так же ли весело у Чарли Брауна в Лондоне? А латыш Петерсон в Барридоке все еще содержит бордингхауз? Как сейчас с поступлением на английские суда?
И казалось, не будет конца беседе, перекрестным вопросам и ответам. В радужном свете воскресали веселые дни молодости бесшабашных парней. Приятели и сейчас еще не считали себя стариками, и представься им случай, любой из них не прочь был бы повторить прежние проказы. Вино располагало к откровенности. С раскрасневшимися лицами, сжимая в руках бокалы, они говорили о таких делах, о которых в трезвом виде принято умалчивать. Капитан Зитар продвинулся в жизни дальше всех, и теперь никто из этих людей не был ровней ему. И все же приятно иногда, забыв разницу положений, почувствовать заискивающую зависть в словах приятелей и оглянуться на те времена, когда все были равны, молоды, полны надежд и веры в себя. Взять хоть бы того же Аргалиса: нечего и думать, что он станет когда-нибудь капитаном. Не найдется такого судовладельца, который доверил бы ему свое судно. Горький пьяница, картежник, в азарте спускающий все до последнего цента, он и собой-то не умеет управлять, не то что судном. А капитан Берзинь? Кто не знает его алчную натуру? Команду он кормит гнилым мясом и салакой, сам во всех портах ходит пешком, а в контору судовладельца подает такие счета на разъезды и расходы по представительству, каких не бывает ни у одного капитана. О скупости Берзиня ходили анекдоты. Для угощения таможенных и портовых Чиновников он держал у себя специально приготовленный напиток: разбавленный спирт, смешанный с перцем и другими специями. У выпившего стакан этой смеси сразу захватывало дух, и он уже не отваживался просить второй. Однажды Берзинь взял пассажиров, они питались вместе с капитаном. За завтраком Берзинь зорко следил, кто сколько мажет на хлеб масла. Среди пассажиров был один друг самого судовладельца, любивший намазать масла побольше. Берзинь глядел, глядел, как барин транжирит драгоценный продукт, и наконец не выдержал. Вырвав у него из рук ломоть хлеба, он соскоблил ножом масло, оставив тонкий, прозрачный слой, и вернул хлеб пассажиру со словами:
— Вот как нужно намазывать масло на судах…
Но уволить его за эту грубость не пришлось — он был владельцем четвертой части судна. После каждой поездки команда его судна брала расчет.
Екабсон! Ну, это мелкая птица. Двухмачтовая посудина, построенная еще отцом, старая, отслужившая свой век гнилушка, державшаяся с помощью вара, честного слова и молитв. Сам он напоминал скорее крестьянина, чем капитана: одевался в серую домотканую одежду и грубый кафтан, сморкался в хлопчатобумажный носовой платок, который менял раз в месяц.
Невольно взгляд Зитара скользнул по собственному синему английскому костюму. Золотые часы в жилетном кармане, по животу толстая цепь с брелоками, свежая модная сорочка и шелковый галстук, шляпа с твердыми полями и бамбуковая трость — все изящно, прилично, соответствует положению. В официальных случаях — капитанский мундир с нашивками или визитка: он мог явиться в любое место, встретиться с консулом или торговым агентом, а если потребуется, даже с губернатором чужеземного острова. Он везде может достойно представить свою страну. Ведь недаром он, Андрей Зитар, — владелец «Дзинтарса» и еще двух судов. У него были друзья в Кардиффе и в Порт-оф-Спейне. Склонная к полноте фигура, воротничок сорок второго размера и русая бородка клинышком — все соответствовало его положению. Андрей Зитар во всем любил выдерживать стиль: сильный человек — и прочное судно, румяное лицо — и смелое сердце. Если сегодня вечером его и видели вместе с мелкими людишками, это простая вежливость: капитан Зитар не хочет, чтобы его считали гордецом. Но есть граница и всякой вежливости. Нельзя требовать, чтобы человек расточал ее безрассудно. В одиннадцать Зитар вынул часы и напомнил, что пора по домам.
— И куда тебе спешить? — прошепелявил Екабсон, захмелевший больше других. — Сейчас самый настоящий момент приходит.
— Момент моментом, — проворчал Зитар, — но я хочу завтра ехать домой.
— Ах ты, господи, и что за спешка! — смеялся Екабсон. — Еще успеешь. Нагостишься за целую-то зиму. И самому надоест, и им станешь в тягость. Будут думать: «Скорей бы этот черт уезжал!» Или считаешь, что они по тебе так уж сильно соскучились?
Шутка Екабсона не вызвала ни у кого смеха.
— Я, думаю, еще не надоел своим, — ответил Зитар. — Если годами находишься в плавании, особенно не надоешь. Не увижу, как и дети вырастут.
— Не воображай, что они много думают о тебе, — не унимался Екабсон. — Если мы ни в чем себе не отказываем, почему ради нас кто-то станет отказывать себе? Жены капитанов не отстают от мужей.
— Твоя тоже так поступает? — пробовал отшутиться Зитар.
— А твоя, думаешь, нет? Женщина — что спелая слива, станет она по тебе сохнуть! Смотри, в самый раз угодишь на крестины.
— В крестные отцы придется идти, — Берзинь затрясся от смеха, гордясь собственным остроумием.
Зитар из приличия тоже посмеялся.
— Почему бы нет. Можно и так.
Но на душе стало сумрачно. Грубоватый юмор друзей осквернил недавние мечты о встрече, словно облили грязью дорогое и милое сердцу, что он хранил чистым и нетронутым. Подумать такое об Альвине? Нет, они просто подразнили его, надо отшучиваться и смеяться вместе с ними.
— Да, такова участь моряка, — вздохнул с комической грустью Екабсон. — И такова участь женщин. Каким ты родился, таким тебе и век жить. Старинная пословица гласит: яблочко от яблони недалеко падает. Если мать может проводить время с лесником, почему бы дочери не подружиться с сыном лесника? Ха-ха-ха!
Зитар нахмурился. Шутки заходили слишком далеко. Будь они только вдвоем, а ведь здесь еще Берзинь и Аргалис — болтуны и пустомели. И он угрюмо остановил Екабсона:
— Оставим! Это меня не интересует.
Зитар подозвал официанта, расплатился и протянул друзьям руку.
— Вы еще остаетесь? Ну, дело ваше, а я ухожу.
— Куда ты? Пойдем ко мне, переночуешь, — предложил Аргалис.
— Нет. У меня в городе родные. Утром заеду за вещами.
Взяв трость, Зитар вышел на улицу. Темная, беззвездная ночь, небо покрыто тучами. У газового фонаря дремал на облучке извозчик.
— В гостиницу «Метрополь»! — крикнул Зитар, опускаясь на мягкое сиденье. «Брехун, болтун… — с досадой думал он, вспоминая Екабсона. — Альвина и сын лесника… Нет, это просто смешно».
И все же Зитар не смеялся. Его все больше охватывала досада, им овладела тревога попавшего в беду человека. Альвине тридцать семь… Сын лесника еще совсем молокосос. «Дзинтарс» находился в плавании два с половиной года. А если допустить, что там действительно что-то произошло? Барабаня пальцами в крылья фаэтона, Зитар нервно затягивался дымом сигары. Его охватила злоба. В то время как он в дальних морях, эта женщина… Он скитается по свету, борется с непогодой, добывает деньги, чтобы обеспечить семью, а в это время… Каждый раз, когда он доходил до этого, мысль его обрывалась, он боялся отчетливо представить себе главную причину своей досады и, наперекор желанию, мысленно переносился в далекие заграничные порты. Маленькая Долли в Кардиффе, жгучая испанка в Барселоне, метиска с волосами орехового цвета в Порто-Рико — много разных прекрасных созданий живет во всех частях света. Они улыбаются, они танцуют, они кидаются ему на шею, целуют его — и он, сам не замечая того, улыбнулся образам, вызванным памятью. А здесь какой-то сын лесника. Следовало рассердиться, почувствовать себя оскорбленным и по-мужски возненавидеть, но Зитару это казалось совсем ненужным.