Семья Зитаров. Том 1

Лацис Вилис Тенисович

— Ингус, тебе не скучно? Иди в салон. Я нашел знакомых.

— Ну, ну?

— Вернее, знакомого. Ты этого человека должен знать лучше, чем я.

— Кто же это?

— Увидишь. Спустись вниз, а я пойду поболтаю со штурманом. Он мне вроде другом приходится.

Живой как ртуть, Волдис не мог ни минуты оставаться на месте. Повсюду он находил собеседников. Веселый и общительный, он заражал своей бодростью окружающих. Погруженные в думы призывники забывали о своих заботах, замкнутые одиночки присоединялись к пассажирам, окружавшим Волдиса, как только он появлялся. «Как хорошо, когда человек в любой обстановке умеет найти светлую сторону!» — думал Ингус, прислушиваясь к остротам приятеля.

Знакомый на пароходе… Откуда? Впереди еще несколько часов езды. Придется пойти посмотреть — все будет повеселее. Ингус бросил папироску

за борт и спустился в междупалубное помещение, где находились салон и буфет. На палубе стояла невыносимая жара, а внизу, где горячий воздух из машинного отделения проникал в каюты, и совсем нечем было дышать. Людей здесь почти не было. Буфетчица за прилавком читала книгу, у столика какой-то толстый торговец пил лимонад, а в углу, спиной к дверям, сидела молодая женщина. При появлении Ингуса она, взглянув на него, быстро отвернулась и, казалось, погрузилась в глубокое раздумье. Ингус не успел рассмотреть ее лица. Где же знакомый человек, о котором говорил Волдис? Буфетчицу и торговца он видел впервые. Оставалась та женщина в углу. Ингус кашлянул в надежде, что женщина обернется. Но она оставалась неподвижной. Тогда он, подойдя к иллюминатору, равнодушно посмотрел на море и сел напротив женщины, бросив на нее быстрый взгляд. Это была Лилия Кюрзен! Застывшим взглядом смотрела она куда-то через голову Ингуса, словно не замечая его. Но на щеках ее лихорадочно горели красные пятна, а пальцы нервно теребили сумочку. Сердце с силой забилось в груди Ингуса. Он почувствовал, что у него горят кончики ушей, а на лбу выступила испарина. Машинально вытащив носовой платок, он вытер лоб. Уйти, не заметив Лилию, было уже невозможно. Но что делать, как держать себя с ней? Они ведь не чужие. В последний раз перед расставанием даже были такими близкими… такими близкими… Но теперь? Больше года он не писал ей, несмотря на ее полное отчаяния письмо. А за это время могли произойти какие угодно перемены. Поздороваться и уйти? Нет, это было бы по-мальчишески малодушно. Подойти и заговорить, словно ничего особенного не случилось? Для такой роли нужен более опытный мужчина, Ингус еще слишком молод, искренен и непосредствен. Он отчетливо сознавал только одно: чем дольше затягивается молчание, тем глупее становится его положение. Не может быть, чтобы Лилия не заметила его присутствия.

Он робко взглянул на нее. Раз, другой. Тайком, пугливо отводя глаза в сторону, если замечал, что Лилия чувствует его взгляд. Но вот их глаза встретились. Отворачиваться было поздно, да никто из них и не желал этого. Ингус простодушно и искренне улыбнулся, и Лилия ответила ему. От этой спокойной, дружеской улыбки у Ингуса на душе сделалось тепло и хорошо. Он встал и направился к Лилии.

— Здравствуй… Ты тоже в Ригу?

— Здравствуй. Да. Надо съездить.

Ее рукопожатие казалось таким спокойным, что у него исчезли последние сомнения: он встретил друга. Задержав руку Лилии, он сел рядом и некоторое время молчал. У потолка жужжала одинокая муха, за буфетом слышался шелест переворачиваемой страницы, в стакане торговца шипел только что налитый лимонад. Где-то за стеной гудели машины, и весь корпус парохода слегка содрогался, словно от биения громадного сердца. Охваченный странным, сладостным ощущением, Ингус легко пожимал пальцы Лилии, пожимал и отпускал, и оба все время беспричинно улыбались.

Звон монет вернул Ингуса к действительности. Торговец расплатился и вышел на палубу.

— Расскажи, Лилия, как идет жизнь в местечке? — спросил Ингус. — Фриц еще дома?

— Нет, он в этом году плавает боцманом на старой посудине. Да, я слышала, что твое судно затонуло?

— Мы потерпели аварию, — Ингусу хотелось спросить девушку о переменах в ее жизни, но не хватило смелости, и он спросил совсем о другом: — Здесь так жарко. Ты не хочешь лимонаду?

— Думаешь, это поможет? Еще больше захочется пить.

— Почему ты не выходишь на палубу?

— Просто так… — она покраснела. — Там слишком много народу.

Ингус не знал, что она спустилась сюда только около устья реки, приметив лодку с новыми пассажирами. Он взял две бутылки лимонаду и наполнил стаканы. Напиток был ледяным, приходилось пить маленькими глотками.

— Лилия… — опять собрался с духом Ингус.

— Ну? — она уже не избегала его взгляда.

— Как ты живешь?

— Все так же. Живу дома. Помогаю матери по хозяйству и чиню сети.

— Я получил твое

письмо, — коснулся он, наконец, главного.

— Но я не получила на него ответа, — теперь она опустила глаза и тихо вздохнула.

— Я не успел тебе написать, мы вышли в море, — он тоже вздохнул. — Ты обо мне плохо думаешь?

— Почему? Конечно, ты мог бы хоть что-нибудь написать. Но раз ты не писал, я подумала, что тут ничего не поделаешь. У нас ведь и не было такого уговора, — она грустно улыбнулась. — Поговорим о другом. Тебе мать ничего не рассказывала?

— О чем?

— Ты не знаешь? Ну, тем лучше. Куда ты сейчас направляешься?

— В Архангельск. Буду искать места на судах.

Его взгляд ласково скользнул по лицу Лилии, ее рукам, упругому стану. Какая она все-таки славная и милая. Сейчас она стала еще лучше. Как он мог забыть ее? Нет, он уже не удивлялся и не стыдился своего былого увлечения. Наоборот, было бы странно, если бы этого не случилось. За полтора года разлуки он часто думал о Лилии, особенно в первые месяцы. Много раз одолевали его сомнения, часто горько и тяжело упрекал он себя. Пришлось проявить немало упорства, прежде чем рассудок и чувства пришли к взаимному соглашению и его духовный взор стал свободно смотреть навстречу завтрашнему дню. Но все же на протяжении этих полутора лет ему всегда чего-то не хватало, оставалась какая-то пустота. И такая же пустота была бы и в будущем, если бы они сегодня не встретились. Ингус радостно и вместе с тем грустно смотрел на Лилию, и новая мысль разбудила его тщеславие, нарисовав в сознании заманчивые, кружившие голову перспективы. «А ведь я и теперь могу получить ее… Почему бы нет? Если только захочу… Только вот сейчас я должен уехать, расстаться на неопределенное время, и никому не известно, что случится с нами».

Лицо Ингуса потемнело. Он испугался, что может потерять Лилию. Эта мысль вызвала в нем неведомое до сих пор желание: он не может так уйти Он должен убедиться в ее отношении к нему.

— Лилия! — Ингус крепко сжал руку девушки. — Я должен тебе многое сказать. Только прежде ответь мне откровенно, ты действительно не думаешь обо мне дурно? — И, не дождавшись ответа, поспешно продолжал: — Ты должна понять меня. Я совсем не такой, как обо мне можно подумать. Посуди сама, кем я был тогда? Только что окончил училище, без положения в жизни. Я испугался своего намерения, я и сам себе не верил, считал это ребяческой затеей! Но теперь убедился, что это не прихоть. Нет, это настоящее, неподдельное чувство. Я ничего не забыл. Я остался таким же, каким был тогда, Лилия, у меня нет никого, кроме тебя…

К счастью, за стеной гудели машины и с палубы доносились окрики матросов; пароход приближался к пристани, так что буфетчица не слышала сказанного Ингусом. Но вот увидела, как девушка смущенно улыбалась и, опомнившись, что-то ответила, а юноша пожал ей руку. Затем они встали и вышли на палубу.

После обеда пароход прибыл в Ригу и пристал к берегу Даугавы около рынка. Волдис Гандрис немедленно отправился в Задвинье ^[30], где у каких-то родственников хранились его вещи. Ингус обещал заехать к нему позже и, отдав Волдису чемодан, проводил Лилию в город. Ей необходимо было купить пряжу и кое-что из рыболовных принадлежностей, а также получить от рыботорговца деньги за поставленную на прошлой неделе рыбу. Дела удалось закончить только к вечеру. Ингусу надо было ехать к Волдису, так как петербургский поезд, с которым они уезжали, отправлялся ночью. Лилия вернулась с покупками на каботажный пароход, потому что в Риге у нее знакомых не было, а останавливаться в гостинице ей не хотелось. Расставаясь, они улыбались точно так же, как при встрече. На берегу, за грудой пустых ящиков из-под рыбы и грузов, Ингус поцеловал Лилию.

— Я напишу тебе из Петербурга. А когда в Архангельске устроюсь на судно, сообщу адрес.

Она улыбнулась и хотела напомнить Ингусу об одном невыполненном обещании, но, подумав, что момент слишком серьезен для шуток, промолчала. Нет, теперь не следовало вспоминать об этом. Их будни осветило ярким светом, и, расходясь в этот вечер в разные стороны, они знали, что в каждом из них осталась какая-то частичка другого. Это радостное чувство надолго укрепит в них терпение и надежду.

Ночью Ингус и Волдис уехали. На следующий день Лилия отправилась на пароходе домой. Проезжая устье реки, где вчера сыновья Зитаров в лодке ожидали прибытия парохода, Лилия уже не спустилась в салон.