Сен-Симон
Шрифт:
Этот период жизни Сен-Симона бросает яркий свет если не на развитие его теорий, — их у него еще не сложилось, — то на его человеческую индивидуальность. Сейчас ему тридцать шесть лет, и за восемнадцать лет своего сознательного существования он успел переменить в себе целых три личности, полностью изжитых и друг на друга почти непохожих. Он был солдатом, — настоящим, во всех отношениях превосходным воякой. Был политическим радикалом, — последовательным и в своих убеждениях, и в своем образе жизни. Был талантливым спекулянтом, умеющим ловить момент и неразборчивым в средствах. Теперь это — просвещенный меценат, обучающийся мудрости в собственном салоне. В чем секрет этого странного характера, в котором способности и интересы не объединены, по-видимому, никаким основным мотивом и, не смешивались, лежат друг подле друга, как геологические пласты на изломе
А между тем разгадка очень проста, если мы рассмотрим личность Сен-Симона не с индивидуальной, а с социальной точки зрения. Кажущаяся мозаичность его натуры, как бы разрезающей и жизнь, и мышление на отдельные, почти несшитые друг с другом куски, есть неизбежное следствие разложения того класса, к которому он принадлежал по рождению. Каждый класс приспособляет индивидуальные особенности входящих в него людей к определенным целям, к определенному образу жизни, к определенным традициям. Он как бы намечает общие колеи, по которым должны двигаться способности и наклонности отдельного человека. Естественно, что когда распадается класс, как это случилось с французской аристократией XVIII века, — колеи сглаживаются, индивидуум освобождается от власти традиций и свободно отдается игре данных от природы сил. А если силы эти велики и дарования многообразны, — игра превращается в бешеную скачку идей; карьера — в серию авантюр; жизнь — в цветной ковер, на котором глаз с трудом различает обобщающий рисунок. Именно это и произошло с Сен-Симоном. Отошедший от знати, не вполне сросшийся с буржуазией, далекий от пролетариата, он очутился в пустоте, шел ощупью, без компаса, без карт, без проводников и только на склоне лет понял и свое призвание, и свою задачу. Да и эта задача, равно как и связанные с нею теории определились лишь тогда, когда новая эпоха и новые общественные отношения дали ему руководящую нить.
Сен-Симон, любивший теоретически объяснять каждый свой шаг после того, как он его совершил, впоследствии — в 1811 году — изображал всю свою жизнь, как вывод из усвоенных им философских принципов. «Из самой природы вещей вытекает, — писал он, — что для того, чтобы сделать важный шаг в области философии, надо выполнить следующие условия:
1. В течение всего работоспособного возраста вести жизнь наиболее оригинальную и активную.
2. Тщательно знакомиться со всеми теориями и со всеми видами практики.
3. Вращаться во всех классах общества, ставить самого себя в самые трудные положения, и даже создавать отношения, которых вообще не существовало.
4. Наконец, стараться резюмировать наблюдения относительно тех результатов, которые проистекают из действий философа для других и для него самого, и устанавливать принципы на основе этих наблюдений.
Я всеми силами стремился к тому, чтобы как можно точнее узнать нравы и мнения различных классов общества. Я пользовался всяким случаем для того, чтобы входить в общение с людьми всевозможных характеров и всевозможной нравственности, и хотя подобные изыскания сильно вредили мне в общественном мнении, я отнюдь не жалею о них».
На самом деле принципы эти существовали и действовали задолго до того, как он сумел их сформулировать. Это — не отвлеченные выводы ума, а стороны характера, неслаженность и хаотичность которых вполне соответствует шаткости и неопределенности его классового положения. У средних людей это приводит к погоне за приключениями, к беспринципному авантюризму. Но у Сен-Симона способности слишком велики, чтобы размениваться по мелочам. Каждая из них добивается полного своего выражения, требует себе всего человека и при определенных внешних условиях создает в одной и той же личности новый, вполне законченный тип. Сен-Симон одержим своими талантами: они гонятся за ним по пятам, как свора гончих, и не оставляют его в покое, пока он не реализует их до конца. Систематическая бессистемность, — вот основная черта его поведения, предуказанная ему эпохой, распадом его класса и обстоятельствами его личной жизни.
Переломные эпохи истории чрезвычайно богаты такими типами. Конец XVIII века и начало XIX буквально кишат людьми, жизнь которых — сплошной приключенческий роман. Но у всех у них — и у гениального проходимца Казановы, и у гениального предателя Фуше, и у гениального полководца и карьериста Наполеона сквозь пестроту внешних декораций всегда проглядывает одно и то же лицо. Все они с величайшей легкостью переходят от одного положения к другому, используя каждое из них для личных и притом весьма низменных целей и не сливаясь внутренно с тою ролью, которую они временно выполняют. У них есть маски, но нет перевоплощений. Иное дело Сен-Симон. При каждой своей авантюре, при каждом новом опыте он как бы пересоздает самого себя, стараясь быть не тем, что он есть, а тем, что наиболее соответствует данной профессии или данному положению. «Моя жизнь была серией экспериментов», — говорит он. Он забывает, однако, добавить, что при каждом таком «эксперименте» наблюдатель сливался с наблюдаемым и не экспериментатор владел экспериментом, а скорее эксперимент владел экспериментатором.
Палэ-Ройяль во времена Директории. Гравюра Кокере по рисунку Чарбица (Музей Изящных искусств)
Изжить полноту жизни и уже потом философски осмыслить ее — такова цель. В 1796 году Сен-Симон все еще осуществляет только первую половину задачи и никак не может перейти ко второй. Богач, покровитель наук и искусств, он изучает в пышном салоне своих ученых собеседников и собутыльников и так увлечен своей новой ролью, что как будто долго еще не намерен с ней расстаться. Он не изменил своему республиканизму: он просто изжил его и забыл о нем. Сколько времени продлится это новое перевоплощение? По всей вероятности, до тех пор, пока не будут истрачены те два миллиона, обладателем которых он себя считает. Срок этот, может быть, и не такой уж долгий, судя по тому, что за 20 месяцев Сен-Симон истратил (по скромным подсчетам) около 360 тысяч франков [23] , т. е. почти одну пятую часть состояния. Но граф Редерн, ревнивым оком следящий из-за границы за хозяйничаньем своего компаньона, решает положить этому предел. В 1797 году он приезжает в Париж, производит раздел имущества, и привольному житью Сен-Симона наступает конец.
23
С 1795 года во Франции вместо ливров был введен счет на франки (франк равняется 1 ливру).
Редерн — юридический владелец всего имущества, купленного на его имя Сен-Симоном, и его вердикт не подлежит обжалованию. Он подсчитывает расходы Сен-Симона, преувеличивая их при этом втрое, и решает, что 150 тысяч франков будет достаточным вознаграждением для его компаньона. Себе он оставляет состояние, приносящее 100 тысяч франков в год. Сен-Симон спорит, доказывает моральную неправоту своего вероломного друга, потом ссорится с ним, но Редерн неумолим. Приходится покориться и переезжать из отеля в скромный особняк неподалеку от политехнической школы.
Стиль жизни сразу меняется. Наступает новое перевоплощение: Сен-Симон начинает прозаически, школьнически изучать науку. Сначала он хочет одолеть «физику неорганических тел», а потом перейти к физике тел органических, т. е. к зоологии, физиологии и отчасти медицине. Он прилежно ходит на лекции, заводит знакомство с профессорами, открывает им свой дом и, конечно, свой кошелек. Одновременно с этим он основывает бесплатные курсы по естественным наукам для несостоятельных людей, желающих подготовиться к поступлению в высшую школу. Ни о спекуляциях, ни о промышленной деятельности Сен-Симон больше не думает, и все его начинания имеют в виду исключительно научные цели: он ассигнует деньги на постановку физических опытов, печатает на свой счет «Курс медицинских исследований» д-ра Бюрдена, дает ежемесячные субсидии Бюрдену, физиологу Прюну и химику Клуэ.
Через три года, по изучении физики и неорганической химии (при тогдашнем состоянии науки это был порядочный срок), он приступает к изучению «физики органических тел» и переезжает в другой квартал, неподалеку от медицинской школы. Опять открывается салон, посетителями которого являются преимущественно ученые. Знаменитые физиологи — Биша, Галь, Бленвиль, Кабанис — постоянные гости Сен-Симона. Как-то раз, в разговоре со своим приятелем Пуассоном, Сен-Симон бросает мимоходом фразу:
— Для салона необходима хозяйка. Мне придется жениться.