Сен-Симон
Шрифт:
Гармоническое общество будущего положит в основу своей деятельности любовь к людям и природе. Его мораль является дальнейшим расширением и углублением христианской морали. Но это отнюдь не значит, что в своих нравственных воззрениях оно должно пойти по стопам аскетического средневековья, рассматривавшего всякое плотское наслаждение как грех, и материю как зло. Раз руководящим принципом жизни оно признает любовь, оно должно распространить этот принцип на все проявления бытия, следовательно и на духовные, и на материальные его элементы. Чувственные наслаждения в его глазах столь же законны и необходимы, как и высокие духовные порывы. Восстановление прав плоти является неизбежным выводом из главных положений «нового христианства» («Изложение сен-симонистской доктрины», т. XLII, стр. 299–301).
Таковы конечные
Как мы видим, ученики Сен-Симона в области социальных проблем пошли значительно дальше своего учителя. Они поставили ребром вопрос о собственности на средства производства, — вопрос, который не решился затронуть их учитель. Принцип: «каждый человек должен работать сообразно своим способностям и получать вознаграждение согласно своим делам», — они последовательно применили ко всей области общественных отношений. Но сами, будучи выходцами из буржуазного класса, они не могли понять природы классовой борьбы, ее методов, ее конечных целей. Да и призывали они не к социальной борьбе, а к социальному примирению во имя заповедей высшей религиозной морали. Если конечные цели их доктрины — отмена частной собственности на орудия производства — отпугивали буржуазию, то тактика классового мира была неприемлема для пролетариата, познавшего на практике всю бесплодность моральных средств воздействия. Естественно, что возглавляемое ими движение осталось узкой сектой, нашедшей отклик лишь среди некоторых групп технической интеллигенции и в отдельных, весьма немногочисленных, рабочих кружках.
Что касается сен-симоновских представлений о будущем социальном строе, то ученики просто-напросто перевернули доктрину учителя вверх ногами. У Сен-Симона вдохновляющей и направляющей силой общества были индустриалы, все же остальные играли роль экспертов и исполнителей. У сен-симонистов, наоборот, наверху социальной пирамиды оказался священник, наука превратилась в подсобное, чисто служебное средство, индустрия — в богослужение, мастерская — в храм. Постепенно эта сторона их мировоззрения оттеснила на задний план социальные задачи, и в море слезливой риторики бесследно потонуло все то большое и ценное, что заключалось в их первоначальных построениях.
Накануне июльской революции и в первый послереволюционный год сен-симонисты развивают лихорадочную пропаганду. Они объезжают провинцию, разъезжают по Бельгии, всюду основывают свои центры, а кое-где приступают даже к изданию собственных газет и журналов. Их выступления почти всегда приводят к шумным демонстрациям, дружественным и враждебным, вызывают бешеные нападки духовенства, а иногда — репрессии властей. В большинстве случаев зажиточная буржуазия, на которую они больше всего рассчитывали, держится в стороне, мелкобуржуазная интеллигенция относится с сочувствием и интересом, рабочие проявляют равнодушие. Постепенно вокруг «отцов» создается преданное ядро, жертвующее крупные суммы на пропаганду и охотящееся за душами с большой энергией. В местах, где сен-симонисты только что появляются, они организуют пропагандистские «курсы», в городах с большим числом верующих — «центры», а там, где «верующие» считаются несколькими сотнями, — «церкви». В 1831 году во Франции было шесть сен-симонистских «церквей» и девять «центров».
Сен-симонистская церковь быстро усваивает все внешние черты религиозной общины и в этом отношении все больше и больше приближается к католической. «Верующие» одной и той же степени называют друг друга «братьями и сестрами в Сен-Симоне», «отцы» именуют свою паству «сыновьями» и «дочерями»; совет старшего должен приниматься младшим, как приказание. На общих собраниях иногда устраиваются публичные исповеди, во время которых каждый должен рассказать без утайки всю свою жизнь и свои прошлые падения. При этом верующие обычно проливают слезы и обмениваются братскими поцелуями (впрочем, объятия и поцелуи в большом ходу у сен-симонистов и
Постепенно сен-симонисты расширяют круг своей деятельности и начинают вести пропаганду в рабочей среде. Вскоре из рабочих составилась уже довольно многочисленная группа, выделенная в особую «степень». Ею ведали жена Базара и инженер Фурнель. Деятельность сен-симонистов в данном случае не ограничилась одними проповедями и пением сен-симонистских гимнов: для рабочих была организована даровая медицинская помощь и устроено несколько рабочих домов с общественными столовыми, а в каждом округе Парижа было назначено по «директору» и «директрисе», которые должны были подавать рабочим советы и выдавать в некоторых случаях денежные пособия. Кроме того, сен-симонистская «церковь» усыновила более двухсот детей и обеспечила им питание и образование.
Начало тридцатых годов — самая счастливая пора сен-симонистского движения. О нем много говорят во Франции, начинают говорить и за границей. Многие иностранцы, деятели литературы и искусства, регулярно посещают сен-симонистские собрания, — в том числе знаменитый композитор Лист и не менее знаменитый поэт Генрих Тейне, посвятивший Анфантену одну из своих книг (впоследствии он снял это посвящение).
Наибольшим успехом секта пользуется в пограничной с Францией Бельгии. В Англии, несмотря на агитационные поездки, секта не нашла приверженцев, но оказала немалое влияние на отдельных писателей. Так например, известный экономист Джон Стюарт Милль в ноябре 1831 года писал Эйхталю, одному из вождей сен-симонистов: «Если сен-симонистское общество убережется от расколов и ересей, если оно будет продолжать пропагандировать свою веру и увеличивать число своих членов так же быстро, как это происходило в течение двух последних лет, тогда для меня сверкнет луч света во тьме. Но даже если этого и не произойдет, то что сделано, не будет потеряно».
Германская пресса, возмущенная нападками сен-симонистов на частную собственность, изображала новую церковь как «сборище разбойников и грабителей»; тем не менее и в Германии у сенсимонизма нашлось несколько последователей, самым крупным из которых был известный социолог Лоренц Штейн. Но если в Германии сен-симонистам не удалось основать ни «церкви», ни «центра», то зато идеи их оказали немалое влияние на. радикальную часть молодой немецкой интеллигенции, из рядов которой вышли впоследствии Маркс и Энгельс.
До июльской революции сен-симонисты вели пропаганду в закрытых собраниях и более или менее замкнутых кружках. Революция дала им возможность выйти на улицу. Но в вооруженной борьбе они непосредственного участия не принимали, считая, что мирная пропаганда более действительное средство, чем баррикады. В дни боев Анфантен предлагал «верующим» соблюдать нейтралитет. Только Базар, увлеченный традициями своего революционного прошлого, в последний день боев пробрался в городскую ратушу к Лафайету и убеждал его временно провозгласить диктатуру для проведения выборов в Учредительное собрание. Лафайет отклонил его предложение. На другой же день после победы революции сенсимонисты расклеили по улицам афиши под заголовком «Сен-симонистская религия», как будто нарочно рассчитанные на то, чтобы раздразнить массы, ненавидевшие клерикалов и иезуитов и переводившие слово «религия» словом «контрреволюция».
Еще через два дня Анфантен рассылает по провинциальным центрам циркуляр, рекомендующий «верующим» использовать перемену режима для пропаганды следующих первоочередных реформ: полной свободы вероисповеданий, которая даст возможность беспрепятственно развиваться сен-симонистскому культу, свободы печати, свободы образования, свободы торговли, которая должна облегчить образование промышленных и торговых ассоциаций, полной свободы собраний и отмены института наследственных пэров (аристократы, члены верхней палаты, при Бурбонах получали это звание по наследству).