Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда
Шрифт:
— Вы хотите сказать, — спросил судья ледяным тоном, — что явились на вечер в почтенный дом по простому анонимному доносу, изъяли запечатанное письмо у одного из гостей и вскрыли его?
— Могли ли мы поступить иначе?
Судья поморщился. Он долго изучал письмо, потом его взгляд задержался на печати. Он обернулся к писцу:
— Флавиан, вы не могли бы попросить хранителя архивов, чтобы он разыскал оттиск печати Стюартов и дал мне для сравнения? Если он может спуститься сам, скажите ему, что я был бы ему очень признателен. Ах да, прежде чем уйти, пододвиньте сюда, пожалуйста, какое-нибудь сиденье.
Писец
— Присаживайтесь, сударь, — сказал судья Себастьяну.
Оба офицера приуныли. В течение некоторого времени, которое показалось арестанту бесконечным, слышно было только потрескивание факелов.
Наконец снова появился Флавиан, а за ним следом человек в черной мантии с большой плоской коробкой в руках.
— А, доктор Калпеппер, — оживился судья, — вы очень любезны, что побеспокоились. Хочу обратиться к вашей компетентности. Не могли бы вы взглянуть вот на эту печать и сказать мне, может ли она принадлежать Стюартам, Старому или Молодому Претендентам? Флавиан, придвиньте кресло доктору Калпепперу и принесите нам свечей, чтобы лучше было видно.
Когда все это было сделано, доктор Калпеппер взял в руку послание, приписываемое Молодому Претенденту, бросил на него быстрый взгляд и, пожав плечами, заявил:
— Печать — грубая подделка, господин судья, это сразу бросается в глаза.
— Вы едва на нее посмотрели.
Калпеппер открыл коробку и достал оттуда два оттиска.
— Сравните сами. Красная — печать Молодого Претендента, приложенная к письму, которое мы перехватили в июне, а большая синяя — печать Стюартов.
Судья наклонился и кивнул.
— Секретарь, запишите: согласно экспертизе, проведенной доктором Исааком Калпеппером, директором архивов лондонского Тауэра, нарочно призванным по этому делу, печать, приложенная к посланию, найденному при графе Сен-Жермене и Вельдона, является несомненной подделкой. [33]
Оба офицера выглядели еще более растерянными, чем недавно.
— Доктор Калпеппер, благодарю за любезность. Господин граф, вы свободны. Прошу извинить за досадное недоразумение. Королевская полиция проявила излишнее усердие, будучи обманута некой злонамеренной особой.
33
Эпизод с арестом Сен-Жермена приведен у эссеиста и мастера эпистолярного жанра Горация Уолпола, графа Оксфорда, в письме, адресованном сэру Горацию Манну, британскому посланнику во Флоренции (от 9 декабря 1745 г.). Уолпол писал, что Сен-Жермен «замечательно играет на скрипке, безумен и не слишком понятлив». (Letters of Horace Walpole, earl of Oxford, to sir Horace Mann. L. 1833). (Прим. автора.)
Он бросил суровый взгляд на обоих офицеров.
— Соблаговолите немедленно вернуть шпагу графу де Сен-Жермену. И проводите его до дверей. Разрешаю выразить ему свои сожаления.
Себастьян снова опоясался шпагой, поклонился судье и покинул мрачное место. В вестибюле он обнаружил своего слугу Джулио, замерзшего и расстроенного. Малый прождал хозяина всю ночь. Через час Себастьян был уже в Блю-Хедж-Холле, где Соломон Бриджмен места себе не находил от беспокойства.
26. НЕИЗБЕЖНАЯ СМЕНА МАСКИ
История с Тауэром разнеслась по всему Лондону.
На следующий же день после своего освобождения Себастьян послал леди Кру драгоценную шкатулку с большущей живой жабой внутри. У твари на шее была ленточка с запиской: «Ваша душа, мадам, просит принять ее обратно».
Соломон Бриджмен хохотал всякий раз, когда вспоминал об этом.
Слуги сэра Роберта рассказывали, что их госпожа лишилась чувств от ужаса, услышав кваканье из открытого ларчика, и потом не выходила из комнаты целый день. Этот анекдот стал широко известен, а его комментаторы сошлись во мнении, что леди Кру столь же злонравна, сколь и распутна.
Три дня спустя среди многочисленных посланий с выражением симпатии и сочувствия, которые Себастьян получил от своих знакомых, оказалось приглашение на ужин от Уильяма Стенхоупа, графа Харрингтона, министра финансов и казначея Палаты.
Себастьян отправился туда с опаской, полагая, что клика, заставившая его провести ночь в тюрьме, так просто от него не отстанет и что приглашение такой важной особы, как лорд Харрингтон, скрывает другую ловушку. Но, согласившись с Бриджменом, который считал, что нельзя выказывать испуга, все-таки принял приглашение.
Стенхоуп прежде всего выразил сожаление о недоразумении, жертвой которого стал Себастьян.
— В дошедших до меня слухах утверждается, что интрига, сплетенная против вас, была одобрена королем, — заявил он. — Позвольте сказать вам, что в этом нет ни слова правды. И вот доказательство: его величество расспрашивал меня сегодня утром об этом инциденте. Он хотел знать подоплеку дела и был весьма удивлен историей с поддельным письмом от Претендента. Король рассмеялся и заявил: «Я знаю, что молодой Чарльз вертопрах, но все же не думаю, что он глуп до такой степени, чтобы прибегнуть к услугам сводника в Лондоне, поскольку, стоит ему сунуть сюда нос, как он тотчас же окажется в Тауэре!»
— Но я, однако, был арестован королевскими офицерами?..
— Это означает лишь, что у заговорщиков есть свой человек при дворе, а такое не редкость. Начато расследование. Будучи французом, вы оказались особенно уязвимы для этой отвратительной махинации.
Себастьян принял к сведению это замечание.
— По моему мнению, — продолжил Стенхоуп, — приближенного к королю сообщника меньше всего заботила месть какой-то дамы. Просто ему хотелось узнать, кто вы на самом деле. Так почему же вы этого не скажете?
— Раскрытие тайны, сэр, имело бы гораздо большие последствия, чем сам инцидент.
Стенхоуп обдумал ответ.
— Значит, вы этого никогда не сделаете?
— В свое время, сэр, в свое время.
— В любом случае позвольте мне дать вам один совет: если вы рассчитываете задержаться в Лондоне, дайте знать по крайней мере, и как можно скорее, принадлежите вы к друзьям или врагам Англии.
Второе замечание, достойное внимания.
Вернувшись в Блю-Хедж-Холл, Себастьян сказал себе, что напрашиваются два полезных вывода: один для него самого, другой для его российских опекунов. Во-первых, к французам в Англии относятся все хуже и хуже, и эпизод с Молодым Претендентом этому лучшее доказательство. Во-вторых, враждебность к французам расчищала поле для русской дипломатии. Себастьян принял решение.