Сенешаль Ла-Рошели
Шрифт:
— Англичане будут здесь не позже полудня, — сообщил Бертран дю Геклен новость, которую привезли мои разведчики. — Лежит ли у вас сердце сразиться с ними?
— Да! — дружно ответили командиры.
— Благодарение господу, монсеньор, мы очень этого хотим! — дал более расширенный ответ Ален де Бомон.
— У меня условие, за несоблюдение которого будет казнен каждый, будь он сеньор или простой копейщик: никто не выходит из строя до моего приказа! — потребовал коннетабль Франции. — Повторяю: каждого, кто выйдет вперед флага, без команды бросится в атаку, прикажу повесить, как предателя!
Слова его не очень понравились рыцарям. Как же они сумеют показать свою доблесть и отвагу, если не помчатся смело на врага?! Но спорить с Бертраном дю Гекленом никто не решился.
— Построимся четырьмя полками: два впереди и два сзади. Правым передним будет командовать Жоффруа де Марней, —
На меня командиры посмотрели так, будто моя песня спета.
Поняв из мысли, Бертран дю Геклен объяснил:
— У Венецианца будет особое задание.
Все подумали, что я ударю из засады. Так оно и есть, только не по тем, кто прибудет к полудню. Мы с коннетаблем поговорили перед совещанием и пришли к выводу, что гарнизон обязательно поспешит на помощь своим, ударит нам в спину. Вот я со своим отрядом и позабочусь о них.
Мои арбалетчики рассредоточился, спрятался за валом, телегами и в шалашах вдоль пути, по которому бросятся в атаку гарнизоны города и замка. Сделали это незаметно, во время суеты в лагере, когда наша армия начала строиться для боя. Осажденные наблюдали за нами со стен и башен. Они видели и пришедших им на помощь. Англичане остановились примерно в километре от нашего лагеря и тоже начали строиться. Только бриганты продолжали двигаться вперед. Видимо, решили остаться на стороне англичан, иначе бы прятались за их спинами. Сейчас раздразнят наших и побегут назад, увлекая преследователей в засаду. Француза знают этот дешевый прием, но каждый раз ведутся на него. Видимо, надеются, что на этот раз их удивят чем-нибудь новеньким.
Я слишком хорошо думал о бригантах.
Когда до строя французов стало ближе, чем до англичан, наемники остановились и дружно заорали:
— Бертран дю Геклен, мы переходим на твою сторону, как договорились!
Коннетабль Франции соизволил выйти из строя и прокричать:
— Я беру вас на службу! Заходите за правый фланг и становитесь позади моих полков!
Вести свою армию в атаку он не спешил. Справа от нас была роща. Коннетабль боялся, что там может оказаться засада. Он послал туда разведчиков, вестей от которых пока не было. Мне кажется, Бертран дю Геклен был самым осторожным, предусмотрительным из всех командиров этой войны. Даже меня переплевывал в этом плане. Только после того, как бриганты сообщили ему, что в роще нет засады, коннетабль Франции повел своих бойцов в атаку. Пешими. И сам коннетабль Франции неспешно ковылял на коротких ногах впереди, вместе с рыцарями и оруженосцами в прочных доспехах и с большими щитами. Они будут прикрывать от стрел идущих сзади.
Зато англичане изменили своей обычной, защитной тактике и тоже пошли в атаку. Подозреваю, что их взбесила измена бригантов. В середине рыцари и копейщики, на флангах лучники. Когда дистанция между армиями сократилась метров до ста пятидесяти, лучники остановились и начали обстрел. Били не прицельно, навесом, так сказать, по площадям. Пусть небольшой, но все-таки наносили урон. Французы сразу остановились, закрылись щитами, а английские рыцари, нет бы подождать, когда лучники расстроят ряды противника, наоборот пошли быстрее, вскоре помешав им стрелять. Чем свели к нулю свое главное преимущество. Видимо, последние победы уверили англичан в том, что непобедимы в принципе, а не потому, что имеют такое оружие, как длинные луки. Коннетабль Франции Бертран дю Геклен понял их ошибку и тоже повел своих воинов в атаку.
Я успел увидеть, как столкнулись с истошным ревом передние шеренги обеих армий. Дальше только слушал звон оружия и вопли и стоны людей, потому что сосредоточил внимание на городе и крепости. Выехало около шестидесяти всадников. Передние вооружены длинными копьями. Наверное, собираются ударить строем клин в спину нашей армии. Задумка неплохая. Только вот получится не совсем так, как они хотели.
Впереди ехал рыцарь. Я не видел его герб, потому что был справа, зато оценил выкрашенное в красный цвет перо страуса, прикрепленное к шлему-бацинету с забралом, напоминающим тупую морду мастифа. Кстати, за одного английского мастифа здесь дают дюжину французских гончих. Поверх кольчуги с длинными рукавами на рыцаре была бригантина с основой из светлой кожи. Надеть сюрко со своим гербом он не соизволил. Наверное, и так жарко. Длинное копье с черным древком держал острием вверх и прислонив к правому плечу. Конь под ним был рыжей масти с белыми «чулками» на передних ногах. Голова жеребца защищена металлически шанфроном, шея и грудь — кринетом и пейтралем из кольчуги, нашитой на кожу. Задняя часть туловища была закрыта только попоной. Как ни жалко мне было коня, рыцарь стоил дороже во много раз. Я кивнул стоявшему рядом за высоким шалашом Анри де Халле, чтобы исполнил на горне сигнал к бою, и с первыми звуками выстрелил из лука в правый бок рыжего жеребца, возле заднего бедра. Животное от боли лягнуло воздух, из-за чего наездник выронил копье, но удержался в седле. Правда, ненадолго. Конь резко припал на задние ноги, будто хотел сесть на задницу и немного склонился влево. Рыцарь вылетел из седла спиной вперед, упал плашмя навзничь. Шит отлетел в одну сторону, шлем — в другую, открыв крупную голову с большой лысиной на темени, напоминающей тонзуру. После такого падения очухиваются не скоро.
Затем я стрелял только по людям. Брать в плен всякий сброд нам ни к чему. Последнюю стрелу послал в пытавшегося ускакать в город лучника. В его спине уже торчали два арбалетных болта. Наверное, стеганка хорошая, многослойная. Я выстрелил в шею, открытую, потому что шлем у лучника был маленький, не имел назатыльника. Кто к нам со стрелами пришел, тот от стрелы и погиб. До ворот лошадь доскакала без всадника.
— Вперед! — крикнул я своим бойцам.
Времени рассиживаться у нас нет. Рядом сеча идет лютая. Англичане прорвали передний полк правого фланга, но оказались зажатыми двумя из второй линии. Отступать им теперь некуда, поэтому рубятся отчаянно. Французы, которых больше, тоже отступать не собираются. Они давно ждали этой возможности сойтись в рукопашной и отомстить за прошлые поражения.
Мои бойцы быстро добили раненых, в том числе и легких. Пленили только двоих командиров — рыцаря Робера Микона и оруженосца Никотена л`Эско, причем первого привели под руки, потому что покачивался, как пьяный. Из носа у него текла густая кровь, делая красными светло-русые усы и бородку в форме вытянутого полуовала.
На вид ему было года тридцать три, а произнес обиженно, совсем, как мальчишка:
— Это не по-рыцарски — нападать из засады!
— А бить в спину — по-рыцарски?! — удивился я и подковырнул: — Или ты собирался объехать и напасть спереди?!
— Вы знали, что мы нападем, — произнес он в оправдание.
— Тогда ты глупее, чем я думал, потому что должен был догадаться, что мы встретим вас! — бросил ему и приказал своим людям: — Надежно свяжите их. Двое пусть останутся стеречь. Остальные, по коням!
Англичане еще сражались, но было понятно, что долго не продержатся. Я повел своих бойцов в обход сбившихся в кучу, перемешавшихся англичан и французов. Где-то там, впереди, были лучники. Доспехи на них легкие, поэтому вряд ли полезут в свалку, где у них шансов маловато. Наткнулись на них сразу же, как только обогнули левый фланг французских воинов. Я недооценил лучников. Они-таки полезли в бой, помогая своим рыцарям, которых становилось все меньше. Мы ударили лучникам в спину. Я убил двоих пикой ударами в спину. В теле второго она застряла, пришлось выронить. Дальше бил булавой. По головам сверху и сбоку, в район виска, где шлем защищает слабее. Рядом кололи пиками и рубили короткими фальшионами, наклоняясь вбок, чтобы дотянуться, мои арбалетчики. В свалке грозные английские лучники превратились в легкую добычу. Мы перебили их за несколько минут, после чего поскакали к правому флангу.
Там группа англичан, человек двадцать, медленно отступали в сторону рощи, из которой Бертран дю Геклен опасался нападения. Это были лучники, которые прикрывали с боков воина с двуручным датским топором, оба лезвия которого были в многочисленных зазубринах, отчего напоминали неумело сделанные пилы. Судя по богатым доспехам и сюрко, это знатный рыцарь. Герб так забрызган кровью, что не разберешь, что на нем изображено. Рыцарь устал махать тяжелым топором, движения замедлились. Война — это все еще тяжелый физический труд, требующий постоянных тренировок, а на них у знатных сеньоров стало не хватать времени. Рыцарь не успевал попасть в наседавшего, верткого воина с обычным мечом, скорее всего, оруженосца, но и не подпускал его близко, продолжал медленно пятиться к роще. Справа от рыцаря было свободное пространство, чтобы никто не мешал размахиваться. Я подождал, когда он махнет топором в очередной раз, рывком бросил туда коня и, поравнявшись с рыцарем, ударил шестопером сверху по шлему-бацинету, вытянутое, острое забрало которого было свернуто вправо. Таким ударом трудно убить, потому что под шлемом сверху прокладка из войлока, часто двух-трехслойная, а на голове у многих еще и шапочка кожаная или шерстяная. Зато легко вырубить. Что и случилось. Англичанин выронил топор, но сам не упал, а только осел на землю, схватившись двумя руками за шлем. Наверное, в голове сейчас пчелы роятся.