Сэнгоку Дзидай. Эпоха Воюющих провинций
Шрифт:
– Ну, вот и моя армия, дорогой Набунага-сан - улыбнулся Томохито - Победоносная и верная
– Хоть Ёшихиро и поднял императорский флаг над Эдо - покачал головой Ода - Это не сделает его армию победоносной. Против него сплотятся все регенты. Один Ходзе может выставить от 50 до 100 тысяч самураев. Клан Сатоми обречен и обречен именно потому, что замахнулся на власть регентов
– Обречен Ёшихиро Сатоми, но не сама идея реставрации моей власти?
– впился глазами в бесстрастное лицо Оды Го-нара
Набунага молчал, погрузившись внутрь самого себя. Казалось, дайме что-то прикидывает.
– Авантюра, конечно -
– Масахито Асаи мой дальний родственник по жене - улыбнулся Го-нара - Я состою с ним в переписке и смогу убедить пропустить вашу армию. При наличии гарантий, конечно
– Думаю, заложник с моей стороны устроит Масахито-сана. Пять дней скачки и двадцать тысяч всадников у ворот Киото. Вы договариваетесь с соседними кланами Хатакэяма, Хаттано и Хаттори о..
– Хатори исключены - перебил император Оду - Эти себе на уме, хотят войти в числе регентов при сёгуне. Я не могу обеспечить их нейтралитет.
– Двадцать тысяч самураев Китабатакэ у них на границе заставят вести себя смирно - сказал как отрезал Набунага - Я поговорю... с будущим тестем, чтобы он блокировал Хаттори за...должность в новом Совете регентов
– Вы хотите...
– Да, вам Ваше величество, тоже придется рискнуть. С началом волнений, я жду указа о расформировании старого совета и формировании нового.
– Со мной поступят как с дедом - заставят отречься или убьют. Потом волнения уже начались. Вы слышали о нападении на храм Сэнсодзи? Обвиняют христиан. Кто-то видел, как толпу науськивал иезуит.
– Ерунда! Всех иезуитов в Киото - двое человек. Это священник Доминго Перес и отец-инспектор ордена иезуитов Томас Верде. Тут какая-то интрига. Я не верю слухам, распространяемым в городе, что Клятву пяти обещаний придумали христиане. Что касается вашего убийства или отречения... Им не хватит времени. Такое решение быстро не примешь. Пока регенты, разъехавшиеся по провинциям будут обмениваться письмами, согласовывать позиции, в столице начнется хаос. Мои агенты постараются поджечь усадьбы Такэда, Ходзе, Имагава и Уэсуги. Сёгун слишком молод, войск у него нет, влияния на кланы тоже. Пока Великие дома будут думать, малые дома колебаться, столица будет наша. Вы тут же даете мне титул Тайко, объявляете четырех северных регентов вне закона, я поднимаю ваш флаг и мы зовем под него всех мелких дайме.
/Тайко - высший придворный титул японского императорского двора/
– Придя к власти в столице, вы лишите меня влияния.
– Вы хотите гарантий?
– Да!
– Из пяти мест в новом Совете, можете три пообещать своим сторонникам. Тому же Масахито Асаи. Или этому парню, Сатоми Ёшихиро. Это, во-первых. Во-вторых, давайте обручим вашего малолетнего сына и мою трехлетнюю дочь. Дети могут до совершеннолетия жить в вашем дворце. Наконец, я сегодня же передам вашим людям сто тысяч коку в золотых монетах и векселях "Ямада хагаки". Только имейте в виду, канцлер двора - шпион Имагава
– Да, я знаю. Может быть уже сейчас он составляет послание о моем странном отсутствии. Значит договорились? Когда начинаем?
–
– Да будет так.
Мужчины кланяются друг другу и расходятся. Император обратно в поющий зал, а Ода Набунага уходит в подземный ход. В комнате остается гореть свеча, которая дает очень слабый свет. Но даже в этом свете, если как следует приглядеться, можно увидеть странную черную тень в правом углу потолка. Зацепившись за стропила руками и ногами, как муха вниз головой, висит человек в черно-синем балахоне. После ухода императора и его гостя, шпион ждет еще с полчаса, а потом, перебирая руками с надетыми на кисти железными когтями нэкодэ, медленно, по балками, спускается вниз. Последние несколько метров до пола он преодолевает прыжком, сделав красивое сальто назад. Замерев на секунду, мужчина с коротким мечом за спиной, слушает дворец. В подвальных помещениях царит тишина. Нинздя задувает свечу и осторожно уходит вслед за Набунагой по подземному ходу.
Выйдя на поверхность в заросшем кустарником овраге, синоби быстро скидывает с себя черную куртку уваги, кольчугу мелкого плетения, пояс с множеством крючков и кармашков додзимэ, дальше на землю отправляются специальные брюки (игабакама), ручные накладки-перчатки тэкко, ножные обмотки асимаки, мягкие тапочки-носки, и наконец, маска дзукини. Если бы кто-то мог в этот момент наблюдать за голым человеком, то он увидел бы ничем не примечательного японца, средней субтильности. Единственное, что бросалось в глаза - перевитое мускулами худощавое тело и черные, кустистые брови.
В руках синоби появляется плетеный из коры рюкзак прямоугольной формы и из него мужчина достает традиционную одежду крестьянина - соломенные сандалии, набедренную повязку фундоси, хлопчатобумажные шаровары и короткую серую куртку с поясом в виде платка фуросики. Через минуту ниндзя было не узнать. В овраги стоял обычный сельский житель. Осталось сложить в рюкзак черный костюм с кольчугой, короткий меч сантиметров сорок с квадратной гардой, маленький серп на длинной цепи, несколько сюрикэнов в форме пятиугольных звезд, наконец, кошачьи лапы нэкодэ и можно идти.
Переодетый синоби быстро выходит на центральную улицу Киото, вливается в толпу таких же крестьян, торговцев и ронинов, после чего делает несколько кругов по перпендикулярным аллеям, проверяя, есть ли слежка. Не обнаружив постороннего внимания, мужчина входит во второстепенную харчевню, просит подать служанку суп мисо и лапшу. Ест, пьет зеленый чай, после чего просит подать письменные принадлежности. Быстро набрасывает письмо, запечатывает большим пальцем правой руки и после еды заносит послание в миссию португальских негоциантов что находится в переулке Исибэ-кодзи.
Глава 17
Небо молчит -- за него говорят люди. Яп. пословица
Засыпаю под кваканье лягушек, просыпаюсь под их же брачные песни. Да что же это за такой японский будильник? Я понимаю, когда в походе были, шли мимо заливных полей - сам бог велел их кваканье слушать. А сейчас? Замок Эдо, монументальное сооружение, шикарные покои достойные императора с белоснежными татами, лаковой мебелью, расписными сёдзи и ширмами - и на тебе, я должен просыпаться под крики этих жаб. Выбираюсь из футона, выглядываю в окно.