Сенсация по заказу
Шрифт:
Все-таки у молодости есть свои недостатки, подумал Турецкий не без сожаления.
— Вероника, как вас друзья называют?
— Зачем вам? — огрызнулась девушка.
— Вера? Ника? Вика? Ваше имя таит в себе столько вариантов… Как вас называл Антон Феликсович?
У нее на глазах появились слезы.
Ну я и сволочь, подумал Турецкий. Ну а что делать? Надо продолжать. И потом, вдруг она играет? Тогда кто тут сволочь? А странички-то нужны, нужны…
— Он всех называл по имени-отчеству. Он был очень вежлив и деликатен. Хотя и… — Голос ее дрожал.
— А у меня другие сведения насчет его деликатности, —
— …хотя и требователен в работе, — насилу закончила Вероника, едва не всхлипывая.
— Я устал, — признался Турецкий. — Просто отдайте дневник профессора, чтобы я понял, насколько вы увязли в этом деле, и помог вам выбраться. Если только вы еще его никому не продали. Это важно для всех. Для вашей Лаборатории, черт ее возьми.
Вероника Лавочкина ушла в комнату — он ее видел и не двинулся следом, — открыла ящик с постельным бельем, что-то вытащила, вернулась и отдала Турецкому стопку тетрадных страниц.
— Как они попали к вам? — строго спросил Турецкий.
— Вы сказали, что знаете, — я их вырвала. — Теперь голос у нее был потухший.
— Я соврал, я ничего не знаю наверняка, — строго сказал Турецкий. — Вы не могли их вырвать, если только сами не убивали Белова. Но у вас — алиби, вы были в Москве. Так откуда страницы?
— Майзель дал, — еле слышно прошептала она. — Сказал — сожги… надо было послушать… — Она закрыла лицо руками. Плечи вздрагивали.
Турецкий не вчера родился. Первым делом он вынул из портфеля зеленую тетрадь и примерил вырванные листы: они подходили по краям разлинованных клеточек. Это были недостающие восемь страниц из дневника.
Итак, Майзель? Но Турецкий не стал строить новых догадок, а принялся изучать странички дневника Белова здесь же, в прихожей. Но когда прочитал, то покраснел уже сам. Там не было ни слова о деле, о Лаборатории, о науке. Профессор Белов подводил итог своему роману с лаборанткой Вероникой Лавочкиной, подробно вспоминая, как все начиналось, скрупулезно анализируя зарождение своих чувств, кульминацию и угасание, описывая каждое свидание, каждую сексуальную сцену. В конце концов, он принимал твердое решение все прекратить, потому что эти отношения мешают его работе, отвлекают, не дают сосредоточиться, а «роскошь простых человеческих отношений он себе позволить не может». Конец цитаты.
Так стыдно Турецкому давно не было. Извиняться тут было бессмысленно. Он молча отдал Веронике бумаги и ушел.
Когда выходил из дома, невольно оглянулся на ее окно, и в голове почему-то застучала фраза Нисенбае-вой: «Антон Феликсович, царство ему небесное, позаботился. Всем сотрудникам квартиры выбил».
А Майзель, значит, старая умница, умудрился еще до обыска, до появления опера и следователя, разглядеть в дневнике Белова то, что, кроме Вероники, никого не касалось. Вырвал страницы и отдал девчонке. Вот и все. Никому его дневник не был нужен, никто ему работать не мешал. Это тупик.
Турецкий сунул в карман руку за пачкой сигарет и, к вялому своему удивлению, вынул сломанный подосиновик. Секунду смотрел на него, потом засунул в рот и медленно сжевал.
Глава шестая
Профессор Винокуров был похож на хирурга — крупные руки, хищный взгляд, точные движения. Он принял Турецкого, когда услышал фамилию Белова. Сказал, что это его долг, хотя и неприятный.
— Почему неприятный? — спросил Турецкий.
— Я не был на его похоронах… хотя думаю, там вообще мало кто был. И теперь должен что-то сказать о человеке, который был, по сути, моим коллегой.
— И конкурентом?
— В науке это одно и то же. — Винокуров вдруг засмеялся и пояснил удивленному Турецкому: — Вспомнил кое-что. Первое, с чем сталкиваешься, занимаясь наукой, сказал мне один биолог из Массачусетского технологического, — это то, что природе плевать, какой ты хочешь ее видеть.
— Это вы к чему? — спросил Турецкий.
— К тому, что мы можем что-то строить, перестраивать на ее фоне, но, когда мы пытаемся сделать что-то внутри нее, тут уже шутки плохи.
Турецкий беседовал с Винокуровым в НИИ биофизики клетки Российской академии наук, которым тот руководил.
— Я был знаком с Беловым еще до тех времен, когда он начал разрабатывать паперфторан. Скажу вам честно, он меня поразил. Такого сгустка энергии и воли в отдельно взятом ученом мне встречать не приходилось. Но… — Винокуров покачал головой. — На что это было направлено?
— Вы не оцениваете его интеллектуальные качества?
— Ну мы же не на телевикторине, правда? Важен конкретный результат. Дал ли он его с паперфтораном? Очень сомнительно. Ведь в промышленное производство кровезаменитель так и не вышел. А с биокомпьютером вообще попал пальцем в небо.
— С биокомпьютером? — невольно переспросил Турецкий. Об этом он слышал впервые. Ну, Колдин, ну сукин сын! Ни звука, ни полслова. Хотя нет, в статье Кубасова биокомпьютер упоминался, конечно! Это он сам виноват, что не обратил внимания на информацию из негативного источника…
— Ну да, с этой своей фантастической идеей. — Винокуров пытливо посмотрел на Турецкого. — Я понимаю, вы не ученый, и требовать от вас глубинного понимания бессмысленно, но…
Турецкий достал ксерокс давешней статьи Кубасова о Белове.
По выражению лица Винокурова он понял, что тот со статьей знаком.
Винокуров махнул рукой — уберите, мол.
— Биокомпьютер — это вычислительное устройство, созданное на базе ДНК, я правильно понимаю?
— Подразумевается также, что оно — быстродействующее, — уточнил Винокуров таким тоном, каким мог сказать и «несуществующее», «невозможное», фантастическое». — Кубасов перегибает, ему положено… Это такая фигура, поймите… Просто свадебный генерал. Точнее, инквизитор по вызову. Удельный вес его вроде бы велик. По совокупным заслугам — десятилетия сидения в президиумах различных академий… Но собственно научных заслуг… Он едва ли понимает, о чем говорит. Разумеется, в лицо этого я академику Кубасову, лауреату, герою и прочая, никогда не скажу. Но тут же дело было совсем не в Кубасове. Дело было в том, что Белов собрался соорудить нечто вроде машины времени, философского камня… Причем, как умный человек, понимая, что в теории найти воплощение биокомпьютера невозможно, он искал решение на ощупь. И время от времени публиковал свои безумные результаты, которые будоражили ученый мир. Кому такое могло пойти на пользу? У студентов — сразу мозги набекрень… Он был большой фантазер, ваш Белов.