Сент-Женевьев-де-Буа
Шрифт:
Конечно, будь жив Ахмет, ему бы он высказал все без стеснения, да, собственно, Ахмету и не надо было бы почти ничего объяснять: он всегда понимал Беса практически без слов и сам объяснял ему, что происходит. Но нет Ахмета, нет и не будет никогда, с этим надо смириться. А этот симпатичный парень? — разве он сможет его заменить? Нет, не на откровенный разговор Бес не решился, и малодушно заслонился привычной своей холодной грубой иронией.
— Ну что, рад?
— Нет — Почему это? Смерти ищешь?
— Нет, не ищу, но и радоваться особо жизни тоже как-то, знаешь, не получается… Пока не разберусь во всем, по крайней мере…
— Будешь разбираться? А как?
— Пока не знаю, но для начала хочу все здесь осмотреть, может быть, что-то откроется Должно, открыться Я же ехал
— Не знаю. Дождусь утра — там видно будет — Ну, дело твое Я тоже дождусь утра — и поеду отсюда Нет здесь ничего, степь и камни.
— А приезжал тогда зачем?
— Не знаю. Думал как ты, что-то такое откроется. Но — как видишь, тишина. Так что давай, устраивайся, до утра еще долго. Хочешь, в моей машине можешь сидеть. Места много и сидения удобные.
— Ну, если приглашаешь — Почему — нет? Раз уж мы здесь вдвоем…
Дмитрий Поляков и Беслан Шахсаидов — сон
Оба они заснули вдруг, сразу и практически одновременно, что было, разумеется странно уже само по себе, но осмыслить это они смогут лишь потом, после своего пробуждения До этого некоторое время они сидели молча, расположившись рядом на просторных и, действительно, удобных передних сидениях «Хаммера» Ни один их ни в эти минуты не испытывал к другому неприязни, ни, тем более, недоверия, Бес даже отложил на заднее сидение машины свой верный « Узи» Ни один их них не опасался вторжения извне, по крайней мере, двери машины не были заблокированы изнутри и никому не пришло в голову принять, эту, обычную, в общем-то меру предосторожности. Они просто сидели рядом, молча и расслабленно, глядя в плотную пелену ночного мрака, окружающую машину со всех сторон. Никто из них не испытывал страха, но и надежды на то, что этой ночью произойдет что-то неординарное, на что, собственно и рассчитывал каждый, пускаясь в этот долгий и отнюдь не безопасный путь, тоже не было От этого в душах обоих жила теперь тихая печаль и говорить ни о чем не хотелось. А потом они заснули. Вернее погрузились в о состояние, которое поначалу приняли за сон и лишь через несколько минут или может быть даже часов — время как-то совсем не ощущалось здесь, словно обходило оно стороной эти места, оказалось, что это не так.
Хранящее в себе страшные картины ночных явлений деда, сознание Полякова, оказалось более тревожным и чутким, и первым ощутило подле них постороннее присутствие. Дмитрий открыл глаза, остатки короткого вроде бы забытья, цепляющиеся обычно за сознание еще некоторое после пробуждения время, наподобие тонких летних паутинок, прилипающих к лицу так слабо ощутимо, что не разберешь сразу — то ли есть они, то ли это только кажется и теплый ветер просто задел щеку своим невесомым крылом, сейчас отлетели вмиг, как стая испуганных маленьких птах. Однако глаза его оказались не столь прытки и некоторое время он напряженно, но без особого толку вглядывался в кромешную тьму, не различая в ней ничего, пока зрение его наконец не адаптировалось к темноте. Тогда увидел он — очень высокая стройная фигура медленно движется вокруг машины, словно совершая какое-то ритуально действо, либо просто старясь разглядеть ее получше. Двигалась фигура бесшумно, потому что чуткий напряженный так же, как и зрение слух Полякова не различал даже намека не шелест шагов. Еще одно обстоятельство было отмечено Поляковым сразу, в первые же мгновенья, после того как различил он во тьме странную фигуру — силуэт во тьме, более похожий на тень, чем на очертания человеческого тела не принадлежал ни тому, кого по привычке именовал он дедом, ни той, которая называла себя Ирэн. И это открытие позволило Полякову испытать некоторое облегчение, но и тревогу принесло оно: с чем явилось ему или им обоим — это было пока неясно, глубокой ночью это существо, бродящее на фоне черных развалин и будто бы порожденное ими?
Этого он пока не знал.
Фигура, между тем, медленно обойдя вокруг машины, остановилась рядом с ней, как раз с той стороны, где сидел Поляков, возле открытого окна, и ему показалось, что ее обладатель прямо, в упор взглянул на него из темноты И еще почувствовал Поляков: неведомый пришелец знает, что он наблюдает за ним, поэтому сейчас и остановил он свой неспешный обход именно на этом месте — практически напротив его лица.
— Кто вы? — спросил он еле слышно, почти не размыкая губ — Для вас — никто, — немедленно, словно только и ожидая вопроса отозвался ему из темноты чуть глуховатый женский голос, — но раз уж Господу угодно было, чтобы встреча наша состоялась, зовите меня матерью Софьей — Вы живы? — задал Поляков совершенно дурацкий вопрос, но именно эти слова первыми бесконтрольно слетели с его губ — Конечно, нет, — она слабо усмехнулась, и он ощутил на своем лице легкое дыхание, очевидно, она стояла совсем близко от машины, но лица ее он по-прежнему не видел. — В вашем, людском, понимании. И, разумеется, жива, поскольку жива моя душа, как это угодно Господу — Вы пришли наказать меня?
— Наказать? За что же? Вы и так пострадали безвинно — Но мой дед…
— Нет в том нет вашей вины, не казнитесь. Вина того, кто пожелал явиться вашей бабушке и стать ее мужем, а потом — и вашим дедом, вами не может и не должна быть искуплена. Собственно, это и не вина вовсе, а способ реализации этого существа, не знаю, понятны ли вам мои слова…
— Понятны, понятны, продолжайте, пожалуйста…
— После, возможно… Но я здесь не за этим.
Слева от себя Поляков различил едва слышное движение воздуха: он понял, что Бес тоже бодрствует и напряженно, видимо, слушает их беседу, однако до поры не выдает своего присутствия " Хорошо, если бы он помолчал некоторое время, — бегло подумал Поляков, опасаясь, что вмешательство Беса может прервать их тихий разговор, но так же мельком, он возразил себе, — да ведь ей, наверное, не нужны слова, она более чувствует, чем мы, и, стало быть, слова не могут ей помешать " Вслух же он продолжил — Тогда — зачем?
— Видите ли, Ирочка нанесла вам сильный вред и в этом есть отчасти моя вина — я допустила, недосмотрев… Как объяснить вам? Я не должна была отпускать ее, но все произошло так стремительно… Словом, я должна просить у вас прощения и, можете быть уверены, более ничего похожего не произойдет.
Вы можете теперь не бояться ее-за этим я и пришла сюда, чтобы сказать вам…
— А я? — голос Беса заставил Полякова вздрогнуть, хоть он и чувствовал, что тот не давно не спит. Однако мать Софья его вмешательством удивлена не была — Вы — другое дело Ваша вина безмерна, впрочем вы и сами теперь это знаете, не так ли?
— Я — да. Но почему Ахмет? Он, что и вправду случайно попал под руку вашей, как вы там ее называете… Ирочки? И те, другие, что были с ним, они тоже — случайно — Случайности — всего лишь оправдания и утешения, которые придумывают для себя грешные люди, возможно, правда, придумывают не сами, но это не меняет сути. Нет, и не может быть в этом, да и в ином тем более мире, ничего случайного Все происходящее в нем — есть следствие тех или иных наших творений и помыслов Неизбежное следствие. Порой оно немедленно следует за поступком, однако порой — его наступление откладывается на долгое-долгое время. И тогда, наивные люди, полагают, что можно творить зло, впрочем равно и добро, без последствий. Тяжкое заблуждение. И опасное.
— Но Ахмет, почему Ахмет? Ведь я сделал намного больше зла, чем он?
— Конечно. Но вам ведь легче было бы самому умереть? Это тоже заблуждение, ибо смерть — не есть ничто, за ней — всегда кара или награда.
Но сейчас, в этой своей жизни, вы ведь не верите в это? Правда ли?
— Правда — Бес произнес это единственное слово очень тихо, но Полякову показалось — тяжелый камень гулко упал на землю, сорвавшись с уст говорящего и оставил на ней падением своим глубокую темную вмятину — так прозвучало это слово — А другие… — хотела продолжать мать Софья, но Бес также тихо, но решительно остановил ее — Я понял, я знаю…