Сентиментальный детектив
Шрифт:
– Гармошку!
Она попросила его отдать исписанные листки. Он уперся.
– Но они же мне написаны. – надула губки Дарья.
– Ладно! – расщедрился Скударь. – Стихотворение отдаю, а частушки нет.
– Тогда пой!
Скударь с ногами забрался на кровать и растянул меха. Голос у него был звонкий, про такой еще говорят, расщепленный, за живое забирает.
– Держи листок перед глазами! – приказал он. Дарья послушно стала перед кроватью, держа его наискосок, так чтобы и ей было видно. И вот в два голоса они запели.
Выпил я немного бражки.Гоп, ударил, гопака!У меня подружка Дашка,И пуглива и дика.ЯЗаписал он три частушки, но когда начал петь, вспомнил и остальные, те, что пришли в течение дня на ум. Они как пойманная рыба на хворостинку, низались друг на друга. Эх, черт его тогда попутал. Да еще Дарья хлопала в ладоши, просила: еще, еще! И Скударь отпустил тормоза.
У моей подружки ДашкиЧто нога, что бела грудь!За ее прелестны ляжки,Подержаться б, как-нибудь!Ой, моя подружка, Дашка,Забралася мне в постель.То ли глупой дать матлашку,Толь затеять карусель.Две рыбины, белы ляжки,Я поймал в рыбачью сеть.Глядь, спросонья – это ж Дашка,Что б мне братцы околеть.Целовал подружку Дашку,Говорил любви слова.Закружилась у бедняжкиЗавитая голова.Ох, и зверь подружка, ДашкаНа горячую любовь,Хоть дала бы мне поблажку,Рази ж даст, играет кровь.У моей подружки, Дашки,Все на месте, там и тут,За таки прелестны ляжкиПод венец тя поведут.Ох, моя подружка, ДашкаКоль попалась мне ты в сеть.Для такой красивой пташкиЯ куплю, не клетку, клеть.Не вздыхай подружка, тяжко,Чем тебе я не жених?Ох, любовь, моя ты ДашкаЗапрягу я вороных.Ох, ты Дашка, моя Дашка,Синь в глазах, в крови огонь,Что нам скажет твой папашка,Сивый мерин – старый конь.Сбросил на пол конь фуражку,Вытирает пот со лба,А евойно, дочка, Дашка —Это, папенька, судьба!Дарья укоризненно на него посмотрела, и вдруг лицо у нее начало непроизвольно вытягиваеться. Скударь обернулся и обомлел. Отец Дарья, как и в прошлый раз, стоял в дверях, держа в руках фуражку и вытирал пот с тщательно выбритой, сверкающей в свете хрустальных люстр, потной лысины. На этот раз не с женой, он был, а один. Гнев и ярость перекосили его лицо. Как же так, должен только завтра прилететь, только и успел подумать Скударь.
Частушечный сказитель отложил в сторону гармошку, и спрыгнул с кровати. Могучая, мощная, как ствол дерева рука, железной хваткой сдавила в запястьях шею Скударя, и поволокла к выходу из квартиры.
– Где твоя одежда?
– Я бы попросил!.. – заикнулся было Скударь.
– У сивых меринов не просят, на них воду возят. Где ключи от машины?
Ключи легли на подставку у зеркала. Хватка ослабла. Из конца длинного коридора выглядывала Дарья, показывая рукой, что, мол, ничего страшного не произошло. Отойдет сейчас ее отец.
И точно, уже спокойным тоном оскорбленный родитель заявил.
– Освободите нас молодой человек, от своего присутствия навсегда.
Дарья махала руками, уходи, уходи, завтра разберемся. А Скударь не ко времени вспомнил, что у него здесь остались учебники.
– Да, Да! Заберите, чтобы у вас завтра не было повода вернуться.
Вдруг Дарья озорно крикнула:
– Папа, не волнуйся. Повод мы найдем.
Чем бы закончилось это приключение, и имело бы оно логическое продолжение, бог ведает, но Скударь не сел в троллейбус и пошел пешком, чтобы хоть немного прийти в себя. Он выбирал самые безлюдные и тихие переулки. Через час, когда он прилично продрог и собирался свернуть к ближайшей станции метро, ему набросили на голову мешок, затащили в подворотню, и избили до потери сознания. Трое нападавших было. Холодный снег, на котором он лежал, привел его чувство. Так, что этот белый шарф не только Арине оставил на всю жизнь памятную зарубку, но и ему, Скударю. Он провалялся в больнице пару недель с сотрясением мозгов, со сломанной челюстью, и с переломами ребер. Приходил следователь, спрашивал, не подозревает ли он кого? А когда Скударь сказал, что никого не подозревает, облегченно вздохнул.
По выходе из больницы выяснилось, что Дарья спешно взяла в институте академический отпуск, и уехала с родителями за границу. Ее отец, из кресла союзного министра перекочевал в торговое представительство одной из европейских стран. Вовсю шла перестройка. Он сходил на ее курс. Ему сказали, что она перевелась в МГИМО. О Дарье у него осталось двоякое чувство, как об избалованном, большом ребенке, требующем рядом с собою властную руку.
Глава VII
Арина продолжала рассказывать.
В тот день я около часу простояла под этим деревом на ледяном ветру. Ноги отнялись у меня, идти не могла. Стою я и, сравниваю себя с девчатами, что из дверей вашего института выпархивают. Лица у всех смеющиеся, радостные, а я на работе целый день со шпателем и кистью. Попробуй заштукатурить потолок. Уставала я тогда очень.
Приехала я домой, уткнулась в подушку и до утра не могла уснуть. А утром у меня температура поднялась. Тело ломит. Свалила простуда меня. Господи, как же я молила в то время, чтобы ты появился. А на следующую ночь девчонки говорят, бредила, все твое имя выкрикивала. Так плохо мне никогда не было. Зареклась я после этого до конца жизни тебя сама искать.
Девчонки испугались, скорую вызвали, и Лешку заодно. Он нам всем уже как брат был. Вот он меня то поднимет, подержит, пока мне постель перестилали, то на место положит. Скорая меня не забрала. Укол сделали и сказали, что температура тридцать девять с половиной нормальная, а вот если утром не спадет, тогда снова звоните, а лучше участкового на дом вызовите. Я пришла в себя и наотрез отказалась ехать в больницу. Вдруг думаю, ты приедешь.
Девчонки предлагали к тебе в институт съездить, но я им категорически запретила. Две недели я болела. Сильно я в тот раз простудилась. Или устала очень. Ждать наверно устала. Я ведь с тобою ни раз не завела разговор о женитьбе. Гордая была. Потом сколько раз я кляла свою гордость, да время ушло.
Теперь я хорошо понимаю, что это не гордость была, просто я согласна была быть рядом с тобой в любом качестве. Боялась тебя потерять. У меня наверно отклонения есть какие-то в психике, но когда я до тебя дотрагиваюсь, то чувствую, как у тебя кровь бежит по жилам. Я каждую частицу твоего тела чувствую. Хочешь, я в чем-то нехорошем сознаюсь тебе?
– Если очень нехорошее, то не стоит, – сказал Скударь. Арина печально улыбнулась.
– Нехорошее, но не очень. Ну, так вот, ты наверно думал, что сам со мною первый раз познакомился?