Сентябрь + сентябрь

Коршунов Михаил Павлович

И Первыш увидел улицу и светофор.

— Серёжа правильно сказал, что светофоры нужны в городе для автомобилей и пешеходов, — продолжала Тамара Григорьевна. — Переходить улицу разрешается только на зелёный свет и там, где есть белые квадратики или кружочки. Кнопки. Видите, отсюда, сверху. Знать правила уличного движения — это значит правильно ходить и ездить по городу. И следят за этим милиционеры. Следят и помогают людям и автомобилям. Поэтому мили­ция и посылает ребятам письма, чтобы они учили правила уличного движения, умели правильно хо­дить по городу, правильно ходить

в школу.

Первышу светофор не нужен: он рядом живёт со школой. И Боре не нужен. И Серёже не нужен. А Теме Новикову светофор нужен. Он по светофору в школу ходит.

Может быть, поэтому милиция ему письмо и прислала? И Лиле тоже поэтому прислала?

Ей тоже светофор нужен. И даже не один. У неё вообще всегда всего много: бантов, карандашей в портфеле, тетрадей и теперь ещё светофоров. Ника­кого чувства меры.

Когда Лиля что-нибудь ищет в портфеле, то ни­когда сразу найти не может.

Тамара Григорьевна даже записку к Лиле до­мой отправляла, чтобы дома Лилин портфель раз­грузили.

Портфель разгрузили, а Лиля опять его нагрузила.

И куклу еще таскает. Большую. А маленькую в портфеле прячет.

Ребята видели. И Тамара Григорьевна видела, но делает вид, что не видела.

Тамара Григорьевна всегда всё видит. И сейчас она увидела, что у Лили бант развязан. И она за­вязала ей бант. А тогда Первыш перестал видеть улицу.

Но уже не надо было видеть улицу, потому что Тамара Григорьевна сказала, чтобы все сели по ме­стам. Будут продолжать классное собрание — вы­бирать должностных лиц.

Глава 5

Тётя Клава иногда запирает двери школы на ключ. После звонка на первый урок. Делает это для того, чтобы спокойно помыть полы в раздевалке и в вестибюле или, как говорит сама тётя Клава, что­бы никто «не шустрил вокруг ведра».

Раз в неделю так получалось, что у первых и пятых классов занятия начинались на час позже. Поэтому те ребята, которые приходили ко второму уроку, приносили с собой клюшки и шайбу: можно, пока тётя Клава не открыла двери школы, поиграть в хоккей.

Играли, конечно, без коньков или, как говорила тётя Клава, «на простых ботинках». А случалось — и без резиновой шайбы. Сосулькой играли! Разо­бьётся одна сосулька — заменяли другой.

Тётя Клава хоккей уважала. Ей даже было из­вестно, кто такие братья Майоровы.

Первыш, Боря и Серёжа всегда смотрели, как играют в шайбу их коллективные вожатые.

Первыш, как только видел из окна квартиры, что уже играют, звонил по телефону Боре и Серёже. И все они — Первыш, Боря и Серёжа — быстро на­девали пальто, шапки, хватали портфели и бежали в школьный двор.

В 5-м «А» во время игры громче всех кричали Самохин и Ревякин, потому что Самохин был капи­таном одной команды, Ревякин — другой.

Самохин был капитаном команды «Космонав­тов», а Ревякин — капитаном команды «Чёрных бомбовозов».

Названия команд — это не навсегда: кто про­игрывал, становился «Чёрным бомбовозом», а кто выигрывал, становился командой «Космонавтов».

Первоклассники сидели на крыльце школы. Они шумели и совсем не слушали тишину.

Если приходил Валентин Васильевич, он тоже садился на крыльцо школы и тоже смеялся, шумел и совсем не слушал тишину.

А уж про коллективных вожатых и говорить нечего: какая тут тишина, на хоккейном поле!

Если приходил Глеб Глебыч или кто-нибудь из 10-го «А» с производственной практики, то игра принимала вполне приличный вид: Глеб Глебыч и старшеклассники начинали игру судить и допуска­ли силовую борьбу в рамках правил.

Самохин всячески подбадривал свою команду, чтобы за командой сохранилось звание «космонав­тов». Он не только кричал или в ужасе хватался за голову, но и действовал личным примером: наращивал высокий темп игры. Такой высокий, что «простые ботинки» не выдерживали и Самохин падал.

Сосульки под клюшками разбивались вдребезги одна за другой. А темп всё нарастал и нарастал.

Но тут раздавался предварительный звонок к началу второго урока.

Тётя Клава отпирала двери школы.

Ребята прекращали играть, шли в раздевалку, вешали пальто и шапки. Победители шли весёлыми. Кто проигрывал, шёл грустным.

В определённом углу, который выделила тётя Клава, ребята складывали клюшки. Но это не зна­чит, что игра на сегодня прекратилась.

Вовсе нет!

После уроков игра возобновлялась, и с ещё боль­шей страстью: не было ограничения во времени.

Первыш оставался поглядеть. Он даже видел, как однажды пришла бабушка Ревякина и стала его уговаривать, чтобы шёл домой.

А Ревякин всё бегал и бегал. Он тоже нара­щивал темп, потому что его команде в третий раз грозила опасность остаться в «Чёрных бомбо­возах».

Тогда бабушка смело вошла на хоккейное поле, поймала Ревякина за воротник пальто. Ревякин попытался вырваться от бабушки. Но бабушка ока­залась сильной, просто на редкость сильной: она отняла клюшку и потащила Ревякина домой. И не просто потащила, а по пути колотила его клюшкой пониже хлястика пальто.

Ревякин от стыда опустил голову. Ведь он слыл в школе человеком отчаянным.

Первыш очень тогда его пожалел. Догнал и су­нул в руку портфель, потому что портфель Ревяки­на остался лежать на крыльце школы.

Ревякин благодарно кивнул Первышу. А бабуш­ка взглянула так строго на Первыша, что Первыш решил особенно не задерживаться около Ревякина. У Первыша тоже есть хлястик. А бабушка, чего доброго, вздумает наращивать темп…

С тех пор в школе стало известно, что Ревякин боится не только своего персонального вожатого Костю Волгушина, но и собственную бабушку. И Ревякин из-за собственной бабушки опять чуть не покусался с Самохиным и не получил предупрежде­ние за дисциплину и печать. Круглую.