Сэр Евгений [СИ]
Шрифт:
– С вышитыми тигрятами? Это как?
– Извините, господин. Забыл вам сказать, что в Поднебесной различным чинам, указом сына Неба, присваивались особые золотые вышивки на груди и на спине. На одеждах гражданских чиновников были вышиты летящие птицы, являющие собой грацию, обходительность и такт, а вышивками на мундирах военных были звери, символизировавшие бесстрашие и героизм. Так вот тигрята на его мундире говорили о том, что он имел седьмой ранг. Самый низший ранг у военных был девятый - морские коньки. Теперь, с вашего позволения, я снова вернусь к рассказу. Своим приездом он хотел показать отцу, что тот был неправ по отношению к нему, что он без всякой поддержки, несмотря ни на что, сумел стать человеком, но отец не стал даже разговаривать с ним. Только передал через меня брату старинную китайскую поговорку: 'из хорошего железа гвозди не делают, а дельный человек не пойдет в солдаты'. Не ожидая такого холодного приема, Ляо обиделся и сказал, что больше ноги его не будет в родном доме. Он уехал, и мы опять о нем не слышали несколько лет. Потом до нас дошла история о том, как Ляо оскорбил сын высокопоставленного чиновника, являвшийся 'мастером клинка'. Брат вызвал его на поединок, на котором убил своего обидчика. Так как все произошло при свидетелях, и все правила были соблюдены, он отделался разжалованием и ссылкой на дальнюю границу. Затем, это я уже знаю из его рассказов, он стал шпионом жизни.
– Кем… кем он стал?
– Извините, господин, придется снова свернуть
– Разбойником?! Как мило!
– Господин, вы, наверно, смеетесь надо мной! Ведь, несмотря на то, что это мой брат, и в то же время он позор нашей семьи! Впрочем, я не судья брату своему. Лучше снова приведу слова своего отца. 'В руках хорошего человека даже плохое дело становится хорошим, а в руках плохого человека хорошее дело становится плохим'. Так, наверно, случилось и с Ляо.
– Не переживай Лю, это все лишь жизнь. Вот взять, к примеру, меня. Впрочем… Как-нибудь потом. Рассказывай дальше.
– Хорошо, мой господин. Теперь я расскажу о себе. Я шел по стопам братьев, но когда мне стукнуло десять лет, судьба решила, что мне предстоит иная дорога. В наш городок приехала комиссия из налогового ведомства с проверкой. Такое обычно бывало раз в три года. Отец, считавшийся не только прославленным мастером ушу, но и богатым человеком, был удостоен разговора с главой комиссии. Я прислуживал им, поднося и унося тарелочки с едой и питьем. Когда разговор перешел на налоги, чиновник, чтобы подкрепить свои слова, достал из широкого рукава скрученный лист бумаги. Развернув его, он нараспев стал читать выдержки из указа. Чуть позже, когда они пили чай, отец решил развлечь важного гостя, предложив мне пересказать то, что тот зачитал час тому назад. Отец уже знал о моей уникальной памяти с того самого момента, когда в шесть лет я одним махом выдал длинный монолог героя из спектакля бродячего театра. Чиновник удивился моей необыкновенной способности и спросил, умею ли я еще что-нибудь. Я сказал, что могу, взглянув на бумагу, потом в точности записать то, что в ней записано. На следующее утро за мной прислали посыльного. Я предстал перед членами комиссии и продемонстрировал свои способности. Только потом я понял, что это было не столько представлением для чиновников, сколько своеобразным экзаменом. Так мои способности и деньги отца открыли передо мной двери уездного училища. Закончив его, сдал экзамены и стал чиновником. Моя работоспособность, необыкновенная память и жажда знаний поражала даже самых строгих и педантичных чиновников. Прошло два года моей работы в должности делопроизводителя, когда пришло время экзамена на повышение, проводимого раз в три года. Сдав, я получил степень цзюйжэнь или 'выдвинутый'. Вместе со степенью мне присвоили девятый ранг. На второй год после провинциального экзамена 'выдвинутые' со всей империи съезжались в столицу на экзамены, которые назывались 'столичными экзаменами'. Выдержавшие их получали степень 'цзиньши' и еще раз сдавали в императорском дворце повторные экзамены, которые назывались 'дворцовыми экзаменами'. Мои успехи не остались незамеченными, и по их окончании я получил сразу седьмой ранг. Теперь на моем халате золотом горела вышивка - картинка, изображавшая утку - мандаринку. Вслед за повышением меня перевели из налогового управления в торговый департамент. Именно там раскрылись мои способности в овладении другими языками. Еще через два года рисунок 'утки' сменила 'белая цапля', а вместе с новым рангом я получил новую должность в управления торговли в городе Пинлян. Я стал весьма уважаемым человеком. Теперь у меня в подчинении было двадцать чиновников, которые ловили каждое мое слово и подобострастно заглядывали в глаза в ожидании наказания или поощрения. Мои способности высоко ценили, и был недалек тот день, когда я мог бы сам возглавить департамент, пусть даже уездного города, но тут случилось то, что нельзя не предусмотреть, не угадать. Если господин не против, я снова отвлеку его внимание на объяснение сложившийся политической ситуации в Поднебесной. В нашей стране в те годы царило всевластие и произвол тайной полиции, поощрение доносительства, казни по первому доносу, без надлежащего расследования и суда, усиление цензуры. Был даже издан специальный указ, особо поощрявший слежку и доносительство. И люди доносили, но не потому, что были столь низки душой, а в большей степени из-за того, что наказание за недоносительство было такое же, как и за само преступление. Тайная полиция императора или как ее называли 'Стражи в парчовых халатах', представляла собой организацию хладнокровных и безжалостных убийц. Когда они появлялись, с ними приходила смерть. Никто из жителей Поднебесной, какой бы он властью не обладал, не чувствовал себя спокойным и защищенным. Тысячи людей были подвержены пыткам и убиты из-за пустых доносов и наговоров. А тут еще пошла волна репрессий против писателей. Указом сына Неба было запрещено употреблять в именах и письменной речи целый ряд иероглифов. Виновных кастрировали или просто рубили пальцы на руках, чтобы не могли держать кисточек для письма, а авторов неугодных книг, пьес или стихов сжигали, обмотав свитками их произведений. В это самое время я решил попробовать себя в литературе. Написал небольшую пьеску и около трех десятков стихотворений. Только для себя. Но однажды, будучи приглашенным на банкет по случаю нового назначения моего коллеги, выпил лишнее и случайно сболтнул о своем пристрастии, а через день в мой дом ворвались люди из тайной полиции. Произведя обыск, они нашли свитки с моими рукописями. Две недели просидел я в тюрьме, трясясь в ожидании приговора. Потом меня вызвали к следователю, и тот показал мне новый донос, в котором меня уже обвиняли во взимании взяток у купцов. Если раньше я еще мог надеяться, что благодаря моим талантам и успехам на работе, отделаюсь штрафом или, в крайнем случае, выгонят со службы, то теперь меня ожидала казнь. К взяточникам у закона в нашей стране нет милосердия. Когда следователь сказал, что меня, возможно, ждет 'линчи', я упал в обморок. Может, он хотел меня попугать…
– А 'линчи' это как?
Джеффри, как сын своего века, тоже проявил себя, заерзал в своем углу, в нетерпеливом ожидании рассказа о пытке.
– Это когда преступника привязывают к деревянному кресту и начинают резать его на части. В зависимости от вины и приговора суда. Могут разрезать на сто двадцать частей, а могут - на двадцать четыре части. Если судья посчитает, что есть смягчающие вину обстоятельства, преступника могут разрезать только на восемь кусков.
– А на пятьсот кусков у вас тоже режут?
– Самая длинная пытка, мой господин, предполагает разрезание тела преступника на три тысячи кусков.
– Ё-мое! Ну и живодеры у вас там, в Поднебесной. Продолжай.
– Еще через неделю в нашу камеру пришел надзиратель и сказал, что меня и еще несколько преступников перевозят в столицу провинции Сиань. Мне уже было все равно. За эти несколько недель я умирал десятки раз, после чего впал в состояние странного полусна. Ел и пил, не замечая, ни что ем, ни что пью. Спать по-настоящему тоже не мог. Только засну, как тут же просыпаюсь с криком. Снилось одно и то же: палач с клещами, готовящийся рвать меня на куски. Как я сейчас понимаю, этот месяц можно просто вычеркнуть из моей жизни. Зато хорошо помню день, когда нас вывели из вонючей и душной камеры, и я впервые за столько дней вздохнул свежего воздуха. Мне до боли захотелось жить. Так сильно, что я даже не могу передать свое чувство словами. Затем нас посадили в бамбуковые клетки, стоящие на возах. А через два дня после отъезда на наш караван был совершен налет. Главарем банды, совершившей нападение, по воле судьбы, оказался мой брат Ляо. Его люди были не просто бандой отверженных, они практически представляли собой военный отряд. Ляо, сам по себе бесстрашный воин и бывший офицер, сумел поддерживать дисциплину почти на армейском уровне, к тому же большинство его людей были бывшими солдатами и мастерами ушу. Да и налет был не просто грабежом на большой дороге, а заранее организованным нападением. Дело в том, что среди перевозимых заключенных было двое разбойников из банды Ляо, которых он поклялся освободить. Ища среди заключенных своих людей, он нашел меня. Так мы встретились. Брат уговаривал меня остаться с ним, но как только я почувствовал себя свободным, сразу решил - уеду из Поднебесной, так как больше уже не мог бояться. Может все дело в том, что я привык к тонкому созерцанию жизни. Меня больше привлекала литература, поэзия, игра на музыкальных инструментах. Я научился красиво выражать свои мысли, искусно льстить, а также умению дарить нужным людям ценные для них подарки. Мне нравилось учиться и учить. Нравилось сидеть в тихом тенистом садике, среди красивых цветов и слушать, как поют птицы. Я не хотел быть другим. Не хотел всю свою жизнь, днем скрывать свое лицо, а ночью просыпаться в холодном поту. Это не мое. Я не Ляо и не Чжан. У одного прямая и простая душа, у другого - грубая и жесткая натура. Они могут терпеть невзгоды и лишения, а я - человек душевно ранимый. Мне требуется почет, уважение и внимание. В этом моя жизнь! В этом я сам!
Он замолчал. Каким-то шестым чувством я понимал, то, что он сейчас сказал, шло не из головы, а из сердца. Это был крик истерзанной души. Некоторое время он, молча, смотрел на какую-то точку в пространстве, видимую только ему одному, потом тяжело вздохнул и словно очнулся и испуганно посмотрел на меня.
– Мой высокочтимый господин, простите своего слугу. Мой язык говорил, не ведая что. Я настолько ушел в себя, что забылся, в чьем обществе нахожусь, господин. Со мной это бывает. Я - тут, а мой разум где-то далеко-далеко… Извините, господин. Это все от тоски по той жизни, по родине: но я не слюнтяй и не размазня, как вы могли подумать. Об этом вы узнаете из моего дальнейшего рассказа, если разрешите мне продолжить, - после моего кивка, он начал.
– Итак, я решил уехать из Поднебесной. С деньгами мне обещал помочь Ляо. Единственное, что беспокоило нас, что будет с нашим отцом и старшим братом. Не падет ли тень моего преступления на их головы. Но прошло трое суток, как лагерь разбойников напали солдаты. После короткого и кровопролитного боя, банда, не выдержав натиска, рассеялась по лесу. Я бежал сразу после нападения. Страх придавал моим ногам скорость и неутомимость. Остановился только тогда, когда начало светать. Через час ко мне присоединился Ляо с тремя своими людьми, шедший по моим следам. Это было все, что осталось от пятидесяти разбойников. Я решил, что сама судьба подталкивает нас обоих к далекому путешествию, и снова предложил брату уехать со мной. В этот раз я получил его согласие. Спустя две недели окольными путями мы добрались до нашего родного городка, но как оказалось, тайная полиция императора успела побывать раньше нас. Отца, объявив преступником, посадили в тюрьму. Брат, на свое счастье, в это время, был в отъезде, выступал на одном из турниров. Ляо ночью пробрался к дому нашего дальнего родственника и узнал, куда тот поехал. После этого мы тронулись в путь и сумели добраться до него раньше 'парчовых халатов'. Его долго пришлось уговаривать, но он все же уехал с нами.
– А что с отцом и с матерью?
– Наша мать умерла уже давно, когда мне было десять лет. Второй раз отец так и не женился. А вот отец… Жив ли он сейчас или умер в тюрьме, мы не знаем. И это гнетет наши души, даже тогда, когда мы наслаждаемся жизнью.
Все время пока передвигались по землям Поднебесной, мы жили в тени и боялись даже легкого стука в дверь. Шли не дорогами, а тропами, далеко обходя города и изредка заходя в маленькие деревни, чтобы купить еду. Двигались до тех пор, пока не выбрались за границы Поднебесной. Выйдя на главную торговую дорогу, известную на Западе как Шелковый путь, мы достигли Индии. Весь этот путь мы проделали, переходя на службу от одного купца к другому. Братья нанимались охранниками, а я слугой и переводчиком. Из Индии, вместе с купцами, везущими специи, чай и шелк, добрались до Константинополя, где прожили больше года. Мои знания языков и учтивость дали мне хорошую должность в торговой фактории, основанной итальянскими купцами. Чжан стал работать ночным охранником. А вот Ляо… снова подвел нас, хотя обещал нам изменить свою жизнь. Связавшись с плохой компанией, он стал заниматься грабежом и разбоем. Банду разгромили, он едва сумел сбежать. Долго скрывался, потом переслал нам весточку, что ему нужны деньги для отъезда. Он не просил поехать с ним. Мы сами так решили. Ведь мы же братья. Так мы оказались в Республике Генуя. К этому времени я уже неплохо мог писать и говорить по-итальянски. Одно время работал у купца переводчиком и писарем, а братья, тем временем, освоили профессию бродячих артистов.
– Зачем было нужно тащиться в такую даль? Вернулись и устроились бы где-нибудь поближе. Например, в той же Индии.
– Там не лучше, чем у нас, господин. Общество, деленное на касты. Вообще, мы думали об этом, но мне хотелось посмотреть, как живут европейские народы, а моим братьям было все равно куда ехать. Так что сюда нас привело мое любопытство. Мои братья, по своей натуре, бродяги. Старший, треть жизни провел в дороге, объездил половину Северного Китая. К тому же сам нередко предпринимал путешествия в самые глухие уголки нашей страны, как только до него доходили слухи о новой школе ушу. Про Ляо и говорить нечего - бродяга по жизни. Мое знание языков и вежливое обхождение разрешало проблемы со стражниками и местными властями. Потратив немного денег, мы приобрели музыкальные инструменты и сшили яркие костюмы, в которых стали выступать перед публикой.
– Ничего не понимаю. Почему ты снова не стал работать переводчиком? А твои братья охранниками? Что вам помешало?
– Мой господин, я даже не знаю, как вам сказать. Этот вопрос такой тонкий…
– Слушай, не темни. Говори просто. Все пойму и осуждать не буду.
– Тут разговор идет о вере, мой господин. Если на Востоке более спокойно относятся к другим вероисповеданиям, то здесь на Западе, если можно так выразиться, церковь закостенела в своих догмах. Местные священники, все как один, тут же начинали креститься при виде нас. Дважды пришлось сидеть в тюрьме только из-за нашей желтой кожи и узкого разреза глаз, а однажды только слепая удача помогла нам избежать толпы фанатиков, жаждущих с нами расправиться. Именно поэтому мы присоединились к группе Питера 'Силача'. Стоит ли дальше объяснять, мой господин?