Сэр Найджел (илл. Н. Лямина)
Шрифт:
Король поднял руку, пропел рог сокольничего, и два всадника, ударив коней каблуками и встряхнув поводьями, помчались навстречу друг другу. По одну сторону болотистой луговины, где вода брызгала из-под тяжелых копыт, а доспехи двух пригнувшихся к седлу противников вспыхивали в лучах вечернего солнца, неподвижным полукругом замерли всадники, кто в доспехах, кто в бархате, но все поглощенно и молча следящие за началом поединка. Даже собаки, соколы и лошади словно окаменели. По другую ее сторону — горбатый мост, голубоватые воды медлительной реки, толпа разинувших рты крестьян и старый темный господский дом, где в верхнем окне виднелось суровое лицо.
Хорошим бойцом был Джон
Лицо короля было помрачнело, но когда Уиддикомб, пошатываясь, встал на ноги, он одобрительно захлопал.
— Отменный поединок, отменный удар! — воскликнул он. — Как вижу, пять алых роз и в дни мира таковы, какими я видел их в битвах. Что скажешь, мой добрый Уолтер? Пошлешь еще оруженосца или сам откроешь нам путь?
И без того красное лицо Мэнни стало багровым, едва выставленный им боец рухнул на землю. Теперь он знаком подозвал к себе высокого рыцаря, чье худое свирепое лицо выглядывало из-под поднятого забрала легкого шлема, точно орел из клетки.
— Сэр Хьюберт, — сказал Мэнни, — мне вспомнился день, когда под Каном ты сразил французского бойца. Так не согласишься ли ты быть нашим бойцом сегодня?
— Когда я вышел на поединок с французом, Уолтер, — сурово ответил сэр Хьюберт, — оружие наше было боевым. Я воин, и мое дело война, а не шутовские стычки на ристалищах, придуманные для забавы глупых женщин.
— Какая неучтивая речь! — воскликнул король. — Услышь тебя моя любезная супруга, был бы ты вызван на Суд Любви отвечать за свои грехи перед девицами-присяжными. Но прошу тебя, добрый сэр Хьюберт, возьми тупое копье.
— Светлейший государь, уж лучше взять павлинье перо, но я повинуюсь. Эй, паж, подай мне эту жердину. Посмотрю, как я сумею с ней управиться.
Но сэру Хьюберту было не суждено испытать ни свою сноровку, ни свою удачу. Его могучий гнедой жеребец был столь же не привычен к турнирным поединкам, как и его господин, но уступал ему в спокойствии и мужестве. Когда он увидел нацеленное копье, сверкающие доспехи и яростно ринувшегося на него золотого коня, то отпрянул в сторону, повернулся и помчался вдоль реки галопом. Крестьяне покатывались от хохота на своем берегу, королевская свита на своем, а сэр Хьюберт тщетно пытался осадить гнедого, который летел вперед, перемахивая через кусты дрока и заросли вереска, пока вместе со своим господином не превратился в неясное пятно на темном склоне холма. Найджел едва увидел, что его противник не готов его встретить, натянул поводья так, что Бурелет присел на задние ноги, затем отсалютовал копьем и вернулся к мосту.
— Прекрасные дамы сказали бы, что наш добрый сэр Хьюберт был наказан за свои нечестивые речи, — заметил король.
— Будем надеяться, что он вышколит своего жеребца до того, как ему придется вновь выехать на поединок между двумя армиями, — сказал принц. — Не то они примут каприз коня за трусость всадника. Глядите, как он скачет, одним прыжком переносясь через все кусты на своем пути.
— Клянусь святым крестом! — произнес король. — Если отважный Хьюберт и не добавил себе славы турнирного бойца,
— Нет, нет, государь! — воскликнул Мэнни, гневно взглянув на неподвижного защитника моста. — Ему уже оказано слишком много чести. Этот зеленый юнец и без того задерет свой глупый нос, раз теперь может похваляться, что за один вечер вышиб из седла моего оруженосца и увидел спину одного из храбрейших рыцарей Англии. Подай мне копье, Роберт! Посмотрим, как с ним справлюсь я!
Знаменитый рыцарь взял поданное ему копье, как искусный ремесленник берет в руки инструмент: взвесил его на руке, раза два взмахнул им в воздухе, осмотрел, нет ли какого-нибудь изъяна в древке, и, наконец определив его вес и центр тяжести, аккуратно положил на опорный крюк, приделанный к латам сбоку под рукой. Затем, крепко взяв поводья, чтобы лошадь слушалась каждого их движения, закрылся щитом, висевшим у него на шее, и двинулся к мосту.
Найджел, молодой, неопытный Найджел, никакая милость природы не поможет тебе противостоять искусству и силе такого воина! Настанет день, когда ни Мэнни, ни даже Чандос уже не смогут вышибить тебя из седла, но в этот вечер, будь даже на тебе более удобные доспехи, своей участи ты не избежал бы. Твое падение близко, но когда ты увидел три черные прославленные стропила на золотом поле, твое мужественное, не знавшее страха сердце преисполнилось только радости и изумления перед такой несказанной честью. Твое падение близко, но и в самых странных твоих снах тебе не могло привидеться, каким оно окажется!
Вновь, глухо стуча копытами по мягкой земле, кони несутся галопом навстречу друг другу. Вновь всадники сталкиваются под лязг металла, но теперь через круп своего коня на траву, гремя доспехами, падает Найджел, пораженный тупым концом копья в самый центр забрала.
Боже великий, что это? Мэнни в ужасе вскидывает руки, копье выпадает из его ослабевших пальцев. Со всех сторон с испуганными восклицаниями, воплями, проклятиями, призывами к святым туда скачут всадники. Когда еще дружеский поединок завершался столь страшно, столь внезапно, столь непоправимо? Нет, это обман зрения! Какие-то колдовские чары отвели им глаза. Но, увы, все они ясно видят распростертое на траве туловище злополучного защитника моста, а в добром десятке шагов в стороне покоится шлем с его головой!
— Клянусь Пречистой, — крикнул Мэнни, спрыгивая с седла. — Я бы отдал свой последний золотой, лишь бы этого не случилось! Но каким образом? Что это означает? Сюда, сюда, милорд епископ, тут ведь не обошлось без колдовства и дьявола.
Епископ, белый как мел, спешился возле неподвижного туловища и протолкался сквозь сгрудившуюся вокруг толпу пораженных ужасом рыцарей и оруженосцев.
— Боюсь, ни дать ему последнее причастие, ни исповедать его, увы, уже нельзя. Слишком поздно, — произнес он дрожащим голосом. — Злосчастный юноша! Сколь внезапная кончина! In medio vitoe [12] , как сказано в Писании: вот сейчас мы видим его в цвете юности, а в следующий миг голова его отделена от тела… Да помилует меня Бог и все его святые, да оградят от погибели!
12
В расцвете жизни (лат.).