Сэр Найджел (илл. Н. Лямина)
Шрифт:
Глава XII
Как Найджел сразился с Шалфордским горбуном
В дни, о которых ты читаешь здесь, в Англии все сословия, исключая, быть может, лишь последних бедняков, объедались мясом и обпивались пивом больше, чем во все последующие времена. Страну покрывали густые леса, в одной Англии их насчитывалось семьдесят, и некоторые тянулись на полграфства. Олени и другая крупная охотничья дичь в них тщательно охранялись, но зайцы, кролики, всякие птицы кишмя кишели в чащах и часто попадали в крестьянские горшки. Эль был очень дешев,
Столы более богатых отличались неприхотливым обилием — разделенные на огромные куски туши, гигантские пироги, дичь, попавшая в силки, дичь, добытая на охоте, и кувшины с элем и грубыми французскими или рейнскими винами, чтобы все это запивать. Но самые богатые предпочитали изысканные яства, и приготовление их превратилось в настоящую науку, причем не меньшая важность придавалась умению их украсить — они раззолачивались, они серебрились, они раскрашивались и окружались пламенем. Начиная от кабана и павлина до таких непривычных нам деликатесов, как мясо дельфина или жареные ежи, каждое блюдо подавалось по-особому, со своим особым соусом, очень сложным и очень своеобразного вкуса. На такие соусы шли финики, изюм, гвоздика, уксус, сахар и мед, корица, толченый имбирь, сандаловое дерево, шафран, мелко нарубленная свинина и сосновая хвоя.
В обычае нормандцев было есть умеренно, но иметь большой выбор самых лучших и разнообразных кушаний. Они и изобрели гурманскую кухню, не имевшую ничего общего с грубой тевтонской простотой, нередко сочетавшейся с обжорством.
Сэр Джон Баттесторн принадлежал к старой школе, и его огромный дубовый стол ломился под тяжестью внушительных пирогов, гигантских кусков мяса и вместительных кувшинов. Челядь сидела за нижним столом, члены семьи располагались за верхним на возвышении, где всегда оставлялись места для случайных гостей, которые заворачивали в Косфорд с большой проезжей дороги. На этот раз к ужину явился старый священник, направлявшийся из аббатства Чертей в монастырь святого Иоанна в Мидхерсте. Он часто путешествовал по этой дороге и непременно подкреплял силы под радушным кровом Косфорда.
— Добро пожаловать, отец Афанасий! — воскликнул толстый рыцарь. — Садись-ка по правую мою руку и расскажи, что новенького. Ведь, что ни случись, первыми об этом узнают попы.
Священник, добрый, тихий старик, взглянул на пустое место по левую руку хозяина дома.
— А где леди Эдит? — спросил он.
— Да-да, куда она запропастилась? — раздраженно крикнул ее отец. — Мери, ну-ка прикажи протрубить в рог еще раз, пусть знает, что ужин на столе. Маленькой совушке время быть в гнезде!
В кротких глазах священника вспыхнула тревога, и он подергал рыцаря за рукав.
— Я видел леди Эдит совсем недавно, — сказал он. — Но, боюсь, рога она не услышит, потому что теперь она уже, наверное, в Милфорде.
— В Милфорде? Зачем бы ей там быть?
— Прошу тебя, добрый сэр Джон, умерь свой голос! Дело это не для посторонних ушей, ибо касается девичьей чести.
— Ее чести? — Красное лицо сэра Джона
— Уповаю, что мои слова ничем дурным не обернутся, но я должен сказать о том, что видел, иначе я окажусь плохим другом и недостойным служителем Божьим.
— Так говори же, говори! Что ты видел?
— Ты знаешь низенького горбуна, которого зовут Поль де ла Фосс?
— И очень хорошо. Он благородного рода и носит герб, приходясь младшим братом сэру Юстесу де ла Фоссу, владельцу Шалфорда. Одно время я даже думал, что придется мне называть его сыном, потому что он не отходил от моих дочек, но, видно, кривая спина ему помешала.
— Увы, сэр Джон! Душа у него куда более кривая. Он погубитель женщин, ибо дьявол одарил его таким языком и таким взглядом, что он зачаровывает их подобно василиску {42} . Они чают сочетаться с ним браком, а он о том и не помышляет. И я могу насчитать более десятка погубленных им. Он этим бахвалится повсюду.
— Пусть так, но что за дело до этого мне и моим?
— Когда я, сэр Джон, ехал на своем муле по дороге сюда, мне повстречался этот человек, гнавший коня в сторону своего дома. Рядом с ним скакала женщина, и, хотя лицо ее скрывал капюшон, я услышал ее смех, когда она поравнялась со мной. Смех, который я слышал раньше под этой крышей, смех леди Эдит.
Нож выпал из пальцев рыцаря. Мери и Найджел не пропустили ни единого слова, но грубый хохот и громкие голоса сидевших внизу служили ручательством, что там никто ничего услышать не мог.
— Успокойся, милый батюшка, — сказала Мери. — Добрый отец Афанасий обознался, и Эдит сейчас придет. Последние дни она часто о нем говорила, и всегда с презрением.
— Это правда, сэр, — поспешно добавил Найджел. — Нынче вечером, когда мы ехали с ней по Терслейской пустоши, леди Эдит сказала мне, что ненавидит его и была бы рада, если бы его отхлестали за его дурные дела.
Но умудренный годами священник грустно покачал серебряной головой.
— Когда девица говорит так, это всегда опасно. Жаркая ненависть сестра-близнец жаркой страсти. Зачем бы стала она так говорить, если бы между ними ничего не было?
— Но что толкнуло ее перемениться за три коротких часа? Она все время сидела с нами в этой зале. Клянусь святым Павлом, я этому поверить не могу.
Лицо Мери омрачилось.
— Пока ты, милый батюшка, учил нас, что и как следует называть охотнику, ей, я теперь вспомнила, Ханнекин, конюх, принес какую-то записку. Она прочла ее и вскоре вышла.
Сэр Джон вскочил, но тут же со стоном опустился в кресло.
— Лучше бы мне умереть, — вскричал он, — чем дожить до дня, когда бесчестье грозит покрыть мой дом, а проклятая нога не дает мне ни узнать, правда ли это, ни отомстить! Будь здесь мой сын Оливер! Пошлите позвать этого конюха, я его расспрошу.
— Дозволь мне, досточтимый рыцарь, — сказал Найджел, — на этот вечер заменить тебе сына, чтобы я обрел право повести дело так, как покажется лучше. Клянусь честью, я сделаю все, что в человеческих силах.