Сэр Найджел (илл. Н. Лямина)
Шрифт:
— Нет, Рауль, никто не мог бы превзойти тебя доблестью и заслужить столько чести, как ты сегодня. Я исполню твою просьбу, едва будет возможно.
— Какой ты счастливый, Найджел! — промолвил умирающий оруженосец. — Ведь нынче ты совершил еще одно славное деяние, которое можешь сложить к ногам своей возлюбленной.
— Так было бы, если бы мы взяли замок, — ответил Найджел с грустью, — но, клянусь святым Павлом, какую честь я заслужил, коли мы отступили? Но сейчас не время, Рауль, говорить о моих никчемных делах. Если мы все-таки
Француз приподнялся, словно в приливе новых сил — что часто служит странным предвестием смерти.
— Ты обретешь свою леди Мери, Найджел, и подвигов совершишь не три, а семидежды три, и во всем христианском мире не отыщется человека благородной крови, которому останутся неизвестны твое имя и твоя слава. Так говорю я, Рауль де ла Рош Пьер де Бра, умирая на поле чести. А теперь поцелуй меня, милый друг, и помоги мне лечь, ибо тьма смыкается вокруг меня и смерть рядом.
Сквайр бережно опустил голову товарища на землю, но за миг до этого кровь хлынула изо рта юноши и душа его отлетела. Так умер отважный французский оруженосец, и Найджел, стоя на коленях рядом с ним во рву, вознес молитву, прося Господа, чтобы и ему был ниспослан конец, столь же благородный и достойный.
Глава XXI
Как второй вестник явился в Косфорд
Под покровом ночи раненых подняли изо рва, а почти у самых ворот поставили дозором лучников, чтобы они воспрепятствовали попыткам подправить их. Найджел, мучимый горем из-за смерти друга, собственной неудачей и страхом за Эйлуорда, прокрался назад в лагерь, но чаша его испытаний еще не переполнилась — там его ждал Ноллес, и каждое его слово было, как удар хлыста. Кто он такой, зеленый оруженосец, что посмел повести за собой солдат без приказа? Вот к чему привела глупая страсть к рыцарским подвигам — сгубила двадцать человек без всякой пользы. Их кровь на его руках. Чандос узнает о его безумствах. Пусть убирается в Англию, как только замок будет взят.
Так жестоко говорил Ноллес, и Найджел испытывал тем большую горечь, что признавал справедливость его слов и знал, что Чандос сказал бы то же самое, хотя, быть может, и более мягко. Он выслушал в почтительном молчании, как повелевал ему долг, а затем поклонился своему суровому наставнику, ушел на край лагеря, кинулся на землю среди кустов, уткнулся лицом в ладони и отчаянно разрыдался — столь жгучих слез он никогда еще не проливал. Все его тело болело от ожогов, от десятков полученных ударов, но дух в нем был настолько сильнее плоти, что телесные страдания казались ему ничем в сравнении со стыдом и печалью, разрывавшими его сердце.
Затем самая, казалось бы, малость изменила ход его мыслей и принесла ему некоторое утешение. Он снял железные рукавицы, и, когда стаскивал левую, пальцы его коснулись браслета, который Мери застегнула на его запястье, когда они стояли на холме святой Екатерины у Гилфордской дороги. Ему вспомнились слова, искусно вплетенные в золотую филигрань: «Делай, что должно, что бы ни случилось, — вот закон рыцаря».
Девиз этот эхом отдавался в его усталом мозгу. Да, он поступил согласно велению долга, как ему казалось в ту минуту. Правда, обернулось это скверно, однако человеку свойственно ошибаться. Возьми он замок, Ноллес, конечно же, простил бы и забыл все остальное. А если он его не взял, так не по своей вине. Сделать больше не мог бы никто. Мери, будь она там, наверное, одобрила бы его рвение… Он уснул, и над ним наклонилось ее смуглое лицо, полное гордости за него и жалости. Она протянула руку и коснулась его плеча… Найджел вскочил,
— Ты ведь сквайр Лоринг? — сказал он, приблизив к нему свое лицо почти вплотную.
— Он самый. Чего ты хочешь?
— Я обшарил весь лагерь и не нашел тебя, но потом увидел возле этих кустов твоего приметного коня и сообразил, что ты где-то рядом. Мне надо поговорить с тобой.
— Говори.
— Лучник Эйлуорд мой друг, а по Божьему соизволению своих друзей я люблю так же горячо, как ненавижу своих врагов. Он твой слуга, и, по-моему, ты его тоже любишь.
— Еще бы мне его не любить!
— Значит, сквайр Лоринг, у тебя и у меня есть больше причин постараться для него, чем у всех прочих. Они ведь думают теперь только о том, как взять замок, а не о том, как выручить тех, кто там томится. Неужто ты не понимаешь, что барон разбойник, чуть дело обернется против него, перережет горло пленным? Он же знает, что ему все равно пощады ждать нечего. Так или не так?
— Клянусь святым Павлом! Об этом я не подумал.
— Я был рядом с тобой, когда ты рубил внутренние ворота, — продолжал Саймон. — Но когда мне показалось, что они поддаются, я сказал про себя: «Прощай, Сэмкин! Больше я тебя не увижу». У этого барона в сердце одна желчь, как и у меня. А по-твоему, отдал бы я своих пленных живыми, коли бы меня принуждали? Нет и нет! Останься этот день за нами, для них он стал бы последним.
— Пожалуй, ты прав, Саймон, — сказал Найджел, — и такая мысль должна смягчить наш стыд. Но если мы их не спасем, взяв замок, значит, гибель их предрешена.
— Может, так, а может, и не так, — медленно ответил Саймон. — Сдается мне, что, возьми мы замок врасплох, они не успеют расправиться с пленными.
Найджел наклонился к нему и крепко сжал его локоть.
— Ты что-то придумал, Саймон! Открой мне свой план.
— Я хотел рассказать сэру Роберту, да только он готовится к завтрашнему штурму и от своего намерения не отступит. План-то у меня есть, а вот хорош он или плох, сказать не могу, пока дело не дойдет до дела. Только прежде дай объяснить, как он пришел мне в голову. Нынче утром, пока я сидел во рву, запомнился мне один арбалетчик на стене. Рыжий детина с белым лицом и родимым пятном во всю щеку.
— Но при чем тут Эйлуорд?
— Сейчас узнаешь. Ввечеру я с десятком товарищей обходил кругом укрепления на том холме, не высмотрим ли какого слабого места. Они повылазили на стену и принялись нас поносить, а среди них был детина с белым лицом, рыжими волосами и родимым пятном на щеке. Как ты это растолкуешь, сквайр Найджел?
— Ну, он перешел туда из замка.
— Ничего другого быть не могло. Двух таких одинаково меченных в мире не сыщется. Но коли он перешел туда из замка, то не по земле же. Кругом тут всюду наши.
— Клянусь святым Павлом, я понял, куда ты клонишь! — воскликнул Найджел. — Ты думаешь, что от замка туда ведет подземный ход.
— Не думаю, а знаю.
— Так если мы займем крепостцу, то пройдем по нему в замок и возьмем его!
— Верно-то верно, — ответил Саймон, — но опасно: ведь в замке сразу узнают, что мы ее штурмуем, перегородят ход и перебьют пленников прежде, чем мы до них доберемся.
— Что же ты задумал?
— Коли мы найдем этот ход сверху, сквайр Найджел, что нам помешает докопаться до него, взломать свод и открыть себе доступ и в замок, и в крепостцу, а они там ничего знать не будут?