Серая мышка для черного волка
Шрифт:
— Девять, семеро пришли, вас ищут. Марта их так уболтала, что они чай остались пить.
— Кто такие? — насторожился я.
— Питерские, — ответил Егор. — Они все навороченные, так что смени телефон, а то найдут.
— Герыч, слушай команду. Берёшь дедов Парабеллум и ещё минут на пятнадцать их задерживаешь. Понял?
— Понял, — с готовностью ответил мой племянник. Мой парень! Весь в меня!
— Мы сказали, что вы с Натальей Викторовной в Москву на похороны отца уехали.
— Молодцы, так держать.
Я свернул в подворотню. Впереди местные мелькнули. Меня не заметили, но не стоило показываться на глаза. Это моя стая меня покрывает, чужаки
По дворам мы добрались до вокзала. У дороги в компании таксистов плевался шелухой Стёпа. Высокий в спортивном костюме втёрся в доверие к людям и караулил. Я же не мог оставить Мышку совсем одну. А Стёпа свой. Ему я доверяю. Хотя он и деревенский рубаха-парень, и волк его Аука-дебила кусок. Обернулся Высшим и первым делом своими когтями научился семечки лузгать. Пи*дец, а не зверь.
Заметив нас, Стёпа распрощался со своими новыми знакомыми и, закидывая чёлку на бок, подбежал.
— Как обстановка? — спросил я.
— Тихо. Двоих уложил. Один из местных, другой обычный волк, пришлый какой-то, — отчитался Аука.
— До поезда десять минут.
Нависла пауза. Куда я еду, как сложатся дела, не известно. А у Стёпки никого не осталось, кроме меня. Есть пара, но среди бойцов все новенькие. Мы же с ним с детства знакомы, вместе Марко в колодце мочили.
— Вы возвращайтесь, — выдавил Стёпа.
Я хлопнул его по плечу и направился к вокзалу. Теперь Стёпка альфа клана. Но я вернусь. Вытащу своё сокровище, чтобы никакой Злыдень не смел подходить, и вернусь.
В зале ожидания, поджав к себе ножки, сидела моя маленькая Мышка. Волосики в хвост собраны, личико, перепуганное, с большими невинными глазами серо-зелёного цвета. Моего любимого цвета. И волосы у неё чистый шёлк, ароматные и густые. А под одеждой она само совершенство. Даже Алька меня так не привлекала, как истинная пара. Хотя у рыжей было на что посмотреть.
Волчица прошла по залу, приковав к себе внимание работников вокзала. Взяла в зубы чёрную сумку и побежала в сторону женского туалета.
— С животными нельзя, — сказал мне охранник.
— Это не моя собака, — ответил я и раскинул руки в стороны, чтобы поймать свою девочку.
Меня самого к ней на встречу с такой силой толкало, что с трудом удержался. Но не мужское это дело, сентиментальные сопли разводить. Хватит того, что у меня лапушка такая. Вся на эмоциях! Прижалась крепко ко мне, а у меня на душе покой, елеем по сердцу радость растекалась. Бедняжка так переволновалась, что разрыдалась. Я гладил её по волосам, дав время прийти в себя. Заплаканная, Мышка всхлипывала. Встала на носочки и потянулась за поцелуем. А ротик её нежный, просто с ума меня сводил. Вот всё устаканится и попрошу минет.
— Крис, — обиженно протянула она, когда я упёрся в неё своим стояком. Щёчки алым цветом вспыхнули, и Наташенька стала чистым соблазном. Моя. Моя чистая девочка. Моя скромница невинная, а в постели такое уже вытворять начала, что сил моих больше не было ждать.
Я схватил наши сумки и потащил Мышку за собой.
— Алия, — беспокоилась моя пара.
— Догонит, — усмехнулся я её заботе о той, что стала причиной ревности.
Мышка ответственная. Как я ей сказал, так она и сделала. Нам взяла купе отдельное с двуспальной кроватью, а Альке что попало. Мы зашли в вагон и заперлись в купе. Поезд тронулся, и я успокоился. Пока малышка расстилала наше ложе, я аккуратно снял одежду. Болело всё жестоко, словно в мясорубке побывал. Хотя так оно и было, Высшие просто так не бьют, калечат серьёзно.
Мышка ахнула, увидев моё
— Крис, — заплакала.
— Мне надо лечь, — я расстегнул штаны и разделся полностью.
У моей крошки вспыхнули щёки. Я, конечно, убит, но член стоял. На неё, мою хорошую. От её запаха ум за разум заходил.
— Тоже догола, и ко мне под бок, — тихо приказал я и со стоном рухнул на кровать.
Рядом с истинной парой регенерация усиливалась. Чем больше площадь прикосновения кожными покровами, тем скорее затягивались раны. Распластавшись на спальном месте, я подтащил к себе девушку. Аккуратно уложил на себя.
— Крис не надо, тебе же больно.
— Не шевелись.
Её мягкие груди на моём торсе создавали впечатление прекрасного. Рука легла на мягкую попку, другая закопалась в волосы. Я замер. Кости с хрустом вставали на место. Боль невыносимая, я застонал, но Мышку от порывов милосердия остановил.
— Лежим, не шевелимся, — рыкнул Карачун.
Детка замерла, плечо целовала, а я продолжал чувствовать, как все встаёт на свои места внутри.
Рукой водил по ягодицам, медленно поглаживая между ними. Мышка приободрилась, оторвала голову, чтобы посмотреть на моё тело. Синяки тоже скоро пройдут, оставалось немного. Я уже не о том думал. Раздвинул коленом её стройные ножки, и Мышка сама потёрлась промежностью об моё волосатое бедро. Я облизнул пересохшие губы и стал целовать её висок, щёчку, дотягиваясь до губ. Всё её личико горело от стыда. Интересно, как долго она останется такой скромницей? Мне нравилось, что она так вяло сопротивлялась, но только дело доходило до возбуждения… Мышка сама поцеловала меня. Сладкий язычок обвил мой, а потом она засосала мой язык. Хорошо так сосала, повиливала бёдрами. Похоже, девочка уже была готова.
— Я сегодня не сильно активный, твоя очередь, — хрипло и так жалостливо сказал я.
— «Хитрожопый», — заржал в моей голове Карачун. — «Когда мне волчицу отдашь?»
— «Мелкая ещё, подождёшь. И не мешай, сейчас будет самый кайф», — подумал я и расслабился.
Мышка-малышка целовала мою шею, опускаясь горячими, мягкими губками к ключице. Я знал, чем эти ласки кончатся, и если честно, то можно было не тратить столько время на телячьи нежности, могла бы сразу мой член в ротик свой мягкий и горяченький взять. Но нет, доводила до дикого желания, своими ласковыми поцелуями и нежными поглаживаниями. Ручки её трепетные обхватили мой ствол, и реальность ускользала от меня. Это было так желанно с такой любовью сделано, что я опять вспомнил свою тёмную жизнь полную дряни и разврата. А тут свет клином сошёлся на ней. От переизбытка чувств меня просто разрывало. Я не знал, куда себя деть. Зверь внутри противился такому отношению к женщине. Карачун считал, что самка должна быть боевой и терпеливой, а я, как человек, понимал, насколько хрупкое существо мне досталось в пару. Такую, как дитя, беречь и холить. И разрешать ей делать с собой, что захочет. Жалко, что она почти ничего не хотела. И радостно, что хотела в это мгновение именно минет.
Долго эта тягучая фигня продолжалась. Я уже готов был кончить ей в руки, а она всё целовала мои раны на теле. Тварь я, конечно, последняя, но не выдерживал я таких лилейных ласк и, уложив руку малышке на голову, с нажимом опустил голову девочки ниже.
Язычком прошлась по члену, и я застонал от удовольствия. И вот наконец-то этот ротик, такой неумелый, но такой пленительный. Руку из волос её я не вынул, захватил в кулак и стал направлять.
— Глубже, я знаю, ты сможешь, — выдохнул мой бл*дский рот.