Серая сестра
Шрифт:
— Что это?
— Что это? Лучший точильный камень в империи — вот что это такое! — Галлабет вернула предмет на место. — Мой Джон оставил мне не так уж много, но вот этим, — она похлопала себя по бедру, — он зарабатывал себе на жизнь, и, благодаря ему, старуху вроде меня все еще приветствуют по всему Коридору. Его дед нашел эту штуку подо льдом. Тверже любого гвоздя. Может огранить алмаз, сказал он, хотя я не видела ни одного из них...
Убей ее и забери камень. Кеот направился в ближайшую к Галлабет руку.
Почему? Что это? Нона согнула руку и не дала Кеоту добраться до ее запястье.
Что-то
Их вещь?
Ковчег-кость, не корабль-кость, что-то более древнее. Знакомое. Я чувствую его вкус.
— Полезная вещь, — сказала Нона.
— Кормит меня, пока я могу передвигать ноги. — Галлабет кивнула. — А когда я не смогу ходить по дорогам, продам его какому-нибудь юнцу в Истине. Тогда и посмотрю, сколько времени я смогу протянуть у теплого очага. Думаю, много не понадобится. — Ухмылка. — Мой Джон всегда хотел ребенка, чтобы он могли носить и его имя, и его камень. Сын или дочь должны иметь его и ходить по Коридору. Держать его острым, так он называл это. Держать нас всех острыми.
Нона кивнула. Если это корабль-кость или Ковчег-кость, то она не от Пропавших.
Ты ничего не знаешь: ты слишком молода, чтобы помнить прошлый год. Кеот рванулся к ее руке.
Нона удержала его. Если ты не начнешь рассуждать здраво, я буду считать, что ты слишком стар, чтобы помнить вчерашний день.
После этого Кеот надулся, и зарычал только тогда, когда Нона прощалась с Галлабет — ей удалось оставить старуху на ферме, которая нуждалась в ее услугах или, по крайней мере, нуждалась в ее камне. Нона не стала вдаваться в подробности. Она знала по опыту, что больше двух вопросов подряд заставляют дьявола говорить глупости. Она привыкла думать о нем как о сломанной вещи, возможно, части разума, наполненного фрагментами знаний; иногда он бывал полезен, как осколки кастрюли, предлагающие острые края, но не годные для хранения супа.
• • •
ВОСПОМИНАНИЯ НОНЫ О более широкой Серости, лежавшей за Лесом Реллам к западу от деревни и кость-болотом к востоку от нее, были, как и воспоминания Кеота, разрозненными. Гилджон возил их взад и вперед по Серости и за ней, гонялся за слухом, если тот показывал свой хвост, а затем возвращался к какому-то давно установленному, хотя и извилистому кругу, когда источник сплетен иссякал. Нона запомнила кусочки. Здесь был город, там — склон холма, руины, озеро.
В конце концов, следуя указаниям из другой деревни, почти такой же маленькой, как ее, хотя и носившей название, Нона нашла дорогу к Лесу Реллам. Старик, знавший о лесе — судя по всему, по его дурной славе, — знал и о ее деревне и, каким-то чудом, знал и ее название.
— Деревня Реллам. Ага. Хотя я уже много лет не слышал об этом месте. — Он бросил на Нону странный взгляд, словно она испытывала его. Но все, кого встречала Нона, бросали на нее странные взгляды. Твои глаза могут являться лишь крошечной частью того, что ты показываешь миру, но именно их ищет каждый незнакомец, когда встречает тебя, словно ему необходимо увериться, что ты — именно тот человек, который смотрит через них. Когда ты показываешь миру два источника тьмы, мир делает знак древа Предка, или мысленно указывает пальцем на Надежду, скрытую над рассеянными облаками небесами, или делает рога, чтобы призвать защиту маленьких богов, которые наблюдают между мгновениями и под тенями.
Нона обнаружила, что незнакомая тропа, по которому ее направили, превратилась в знакомую и повела ее сквозь древесный мрак Леса Реллам, где когда-то она бежала в красном тумане луны. Тогда она преследовала Амондо, своего первого друга и человека, который предал ее еще до того, как они встретились. Она шагала по дорожке, по обе стороны которой шептались деревья, вспоминая жонглера, быструю магию его рук и странность, которую он принес с собой в ее жизнь, всплеск цвета, доказательство существования мира за пределами Серости.
Однажды Нона солгала девочкам в монастыре. В первый же день, когда она встретила их, она заявила, что кровопролитие, из-за которого она была отдана похитителю детей, было совершено лес-богом над пеларти, которые ее схватили. Они были не пеларти. Нона никогда не видела наемников пеларти, только слышала о них в рассказах Наны Эвен. Не было и лес-бога, хотя она видела одного из них за год до этого, когда он наблюдал за ней из Реллама; его лицо было почти таким же, как лица, созданные трещинами в коре деревьев. Почти.
Тени на лесной тропинке удлинились, а расстояние до открытой местности сократилось. Нона изо всех сил старалась не ускорять шаг. Лес вокруг нее ворчал под ветром, скрипел, стонал, всегда двигался. Нона чувствовала, что за ней наблюдают чьи-то глаза, и гадала, чьи они могут быть. Возможно, лес-бог, оборванный, покрытый листьями, скорчившийся в ветвях дуба. Или, возможно, просто сова, стряхивающая сон.
Где-то на этой тропе она убила полдюжины солдат. Отряд, который Шерзал послала со своим кванталом нить-работником, чтобы охранять его, пока он просеивал нити мира в поисках тел, в которых текла не одна кровь. Мужчин, которые наняли Амондо, чтобы выманить ее из деревни. Сколько они заплатили? Сколько им стоило, чтобы Амондо молчал об их делах? Если бы Амондо оказался слишком дорогим, солдаты просто пришли бы и забрали ее. Их время стоило Шерзал больше, чем жизнь нескольких деревенских жителей.
Впереди, в тенях деревьев, косо пересекающих тропу, как прутья клетки, появилась зеленая арка, и земля обнажилась перед небом. Нона вышла из Реллама, все еще чувствуя на себе чей-то взгляд, и пошла по тропинке через пустошь к полям и хижинам своей деревни.
• • •
ЭТО БЫЛО СЛИШКОМ легко. Кеот горел в ее загривке, и она опустила капюшон, чтобы дать ветру Коридора охладить его.
Это было нелегко. Хотя, сказав это, Нона поняла, что так оно и было. Путешествие по полям империи и через Серость.
Она сказала, что они хотели убить тебя. Темная сказала это.
Нона пожала плечами. Чайник, вероятно, просто пыталась напугать меня, чтобы я поскорее ушла и больше не возвращалась. Они, конечно, выпороли бы меня и выслали со Скалы. Она нахмурилась. Возможно, инквизиторы даже бросили бы ее в Стеклянную Воду, чтобы добавить ее кости к костям на дне. Но зачем им преследовать ее сейчас, когда она ушла?
Только когда она преодолела последнюю милю, мысли Ноны обратились к тому, какой прием ее ждет. В ее голове деревня была неделимым объектом, клубком тесно связанных воспоминаний, все или ничего. Теперь, впервые за целую вечность, в ее сознание вторглись давно изгнанные мысли о матери. Узнает ли она свою дочь? Рассердится ли она? Отшатнется ли она от черноты ее глаз или раскроет объятия с материнской любовью, которая преследовала Нону в самых смутных и отдаленных воспоминаниях, — мягкой и всеохватывающей, дарующей безопасность и прощение?