Серая Женщина
Шрифт:
– Скорее запри дверь кухни и задвинь засов! – распорядилась Дороти, обращаясь к Агнес.
Больше она ничего не сказала, но дала мне изюма и миндаля, чтобы успокоить воспитанницу. Но девочка, даже не притронувшись к лакомствам, продолжала плакать от жалости к оставшейся на снегу малышке, так что, когда от изнеможения она уснула в своей кроватке, я вздохнула с облегчением, спустилась в кухню и сказала Дороти, что приняла единственно верное решение: вернуться в деревню Эплтвейт, в отцовский дом, чтобы жить там тихо и незаметно – в мире и покое. Прежде меня напугала неизвестно откуда раздававшаяся музыка, теперь увидела собственными глазами несчастное, странно и плохо одетое, беззвучно бьющееся в окна, рыдающее дитя с темной раной на правом плече, в котором мисс Розамунд узнала тот самый призрак, который едва не довел ее до смерти (Дороти знала, что так оно и было), и терпение мое лопнуло.
Слушая меня, добрая женщина то и дело менялась в лице. А когда я умолкла, сказала, что забрать мисс Розамунд я не смогу, потому что ее опекуном считается милорд и мне не позволено распоряжаться судьбой крошки, потом спросила, готова ли я бросить
Дороти объяснила, что узнала историю от добрых соседей, которые в первые годы ее замужества еще были живы. В то время у старинного особняка не было в округе дурной славы и люди нередко сюда приходили.
Старый лорд был отцом мисс Фернивал – Дороти называла ее «мисс Грейс», потому что титул «мисс Фернивал» тогда носила старшая сестра мисс Мод, – и мало кто знал другого такого же высокомерного гордеца. Обе его дочери слыли первыми красавицами, но характером уродились в него. Ни один из многочисленных женихов не считался достойным их руки. Однако, как гласит одна из библейских истин, гордость ведет к гибели [12] . Так и случилось, что обе своенравные красавицы влюбились в одного молодого человека: иноземного музыканта, которого отец привез из Лондона, чтобы тот играл вместе с ним, ибо, помимо гордыни, лорд обладал неутолимой страстью к музыке и мастерски владел всеми известными инструментами. Странно, что музыка не смягчила его нрав, и до последних дней он оставался безжалостным до жестокости и, как поговаривают, свел в могилу свою бедную жену. Так вот: лорд до безумия любил музыку и не жалел ради нее никаких денег, вот и привез иностранца, который так чудесно играл, что даже птицы переставали петь. Мало-помалу музыкант до такой степени завладел душей лорда, что тот стал вызывать его из года в год, а потом привез из Голландии орган и установил в холле, где тот и стоит по сей день. Смуглый маэстро научил господина играть, а пока тот наслаждался звуками нового прекрасного инструмента, уходил в лес то с одной молодой леди, то с другой. Сегодня выбирал в спутницы мисс Мод, а завтра уже приглашал на прогулку мисс Грейс.
12
«Погибели предшествует гордость, и падению – надменность». Книга притчей Соломоновых, 16:18.
Мисс Мод победила в соперничестве и тайно обвенчалась с музыкантом, а еще до его очередного визита в фермерском доме на болотах разрешилась от бремени девочкой, в то время как отец и сестра думали, что она уехала в Донкастер на скачки. Статус жены и матери ничуть ее не смягчил, осталась она такой же гордой и своенравной. А вот страсти в ней стало еще больше, поскольку она безумно ревновала супруга к мисс Грейс, которой он оказывал чрезмерное внимание – чтобы не вызывать подозрений, как он объяснял жене. В конце концов, и мисс Грейс добилась своего, а мисс Мод (мисс Фернивал) прониклась еще большей яростью по отношению как к мужу, так и к сестре. Конфликт закончился тем, что способный без труда скрыться в дальних странах виновник всех неприятностей покинул поместье на целый месяц раньше обычного и пригрозил, что больше никогда не вернется.
Девочка росла в доме фермера, и мать не реже раза в неделю приказывала оседлать лошадь и отправлялась на болота навестить дорогое дитя. Да, если она любила, то любила всем сердцем, ну а если уж ненавидела, то всей душой. Старый лорд продолжал играть на органе, и слуги думали, что прекрасная музыка способна смягчить жестокий нрав, о котором (по словам Дороти) ходили страшные слухи. Со временем господин заметно ослаб и передвигался только с костылями. Сын его – отец нынешнего лорда Фернивала – отбыл с армией в Америку, а второй сын служил во флоте. Таким образом, мисс Мод стала в доме почти полноправной хозяйкой. С каждым днем они с мисс Грейс относились друг к другу все хуже и хуже. Дошло до того, что разговаривали сестры только в присутствии старого лорда.
Следующим летом иноземный музыкант приехал снова, однако соперницы до такой степени замучили его бешеной ревностью и столь же бешеной страстью, что бедняга устал и сбежал, чтобы больше не возвращаться. Больше о нем никто не слышал. Мисс Мод, надеявшаяся после смерти отца раскрыть свой брак, осталась в положении брошенной жены, о замужестве которой никто не знал, и одинокой матери, не способной признать собственное, до самозабвения любимое дитя. В довершение несчастий ей приходилось жить с жестоким, внушавшим страх отцом и ненавистной сестрой. Когда миновало следующее лето, а смуглый красавец музыкант так и не появился, обе молодые леди погрузились в печаль и приобрели изможденный вид, хотя выглядели от этого не менее красивыми. Со временем настроение мисс Мод заметно улучшилось, поскольку отец совсем ослаб и с головой погрузился в музыку. Отныне они с сестрой жили практически отдельно: мисс Грейс занимала западное крыло дома, а мисс Мод обитала в восточном, в тех самых комнатах, которые теперь стояли запертыми, – поэтому мисс Мод решила забрать дочку к себе, но никто не должен был об этом знать, кроме слуг, которые не осмеливались произнести ни слова и, как она считала, верили, что госпожа приютила дочь фермера, к которой привязалась всей душой. По словам Дороти, все это было широко известно, однако о том, что произошло потом, знали только мисс Грейс и миссис Старк, в то время хоть и служившая
И вот в первую же ночь нового года, когда снег толстым слоем лежал на земле и продолжал падать так густо, что никто не осмеливался выйти на улицу, особняк буквально содрогнулся от страшных проклятий, которые выкрикивал старый лорд, а ему отчаянно возражал женский голос; горько и испуганно плакал ребенок. А потом наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь удаляющимися вверх по холмам стонами и приглушенными рыданиями. Господин собрал всех слуг и с жестокими ругательствами объявил, что его старшая дочь опозорилась и он выгнал ее из дому вместе с ребенком. А если кто-нибудь из них осмелится им помочь, предоставив пищу или кров, то он станет без устали молиться, чтобы отступник никогда не попал в рай. Все это время мисс Грейс стояла возле отца – бледная и неподвижная словно камень, – а когда господин закончил речь, глубоко вздохнула, словно завершила свою работу и достигла цели. После этого старый лорд ни разу не притронулся к органу и меньше чем через год умер. Ничего удивительного: ведь наутро после той страшной ночи спускавшиеся с холмов пастухи нашли сидевшую под падубами, безумно улыбавшуюся мисс Мод, которая баюкала мертвую девочку со страшной раной на плече. Но не рана убила дитя, добавила Дороти, а холод и снег. Все дикие звери попрятались в норы, каждое домашнее животное укрылось в хлеве, и только несчастная мать со своим невинным ребенком блуждала по ледяным пустошам. Ну вот, Эстер, теперь ты знаешь все. Отступил ли твой страх?
Конечно, я испугалась больше прежнего, однако сказала, что ничего не боюсь, хоть и желала как можно скорее навсегда покинуть этот жуткий дом, но не могла ни бросить свою подопечную, ни тайком забрать с собой. Оставалось одно: оберегать ее пуще прежнего! Отныне мы запирали двери и ставни за час до наступления темноты, опасаясь оставить их открытыми хотя бы на пять лишних минут, но моя маленькая подопечная все равно постоянно слышала стоны, рыдания и стенания. Что бы мы ни говорили, как бы ни отвлекали ее, она продолжала рваться к своей несчастной подружке, чтобы впустить ее в дом и спасти от жестокого холода и ветра. Все это время я старалась держаться как можно дальше от обеих дам, потому что боялась их, зная, что ни серые каменные лица, ни туманные, устремленные в далекое мрачное прошлое глаза добра не принесут. И все же мисс Фернивал вызывала во мне нечто вроде жалости. Даже мертвые не выглядят настолько лишенными надежды, как выглядела она. Наконец сострадание к той, что по доброй воле не произносила ни единого слова, заставило меня молиться за нее. Я даже научила свою подопечную молиться за тех, кто совершил смертный грех. Однако часто, доходя до этих слов, она к чему-то прислушивалась, вскакивала с колен и говорила:
– Слышу, как плачет и умоляет о помощи моя маленькая подружка. О, позволь ее впустить, а не то она умрет!
Однажды поздним вечером, когда зима, как я надеялась, повернула к весне, колокольчик из западной гостиной прозвонил трижды, что служило сигналом для меня. Несмотря на то что малышка Розамунд уже спала, я не захотела ее оставить, так как старый лорд играл громче и яростнее обычного, и я испугалась, как бы моя подопечная не услышала плач ребенка-призрака. Увидеть девочку она не могла: я плотно закрыла и заперла ставни, поэтому достала воспитанницу из кроватки, завернула в теплое одеяло и понесла вниз, в гостиную, где, как обычно, пожилые дамы сидели за рукоделием. Когда я вошла, обе подняли головы, и миссис Старк с изумлением спросила, зачем я вытащила ребенка из теплой колыбели и принесла с собой. Я шепотом ответила, что побоялась, как бы в мое отсутствие малышку не выманила призрачная Фернивал. Миссис Старк тут же меня оборвала и, быстро взглянув на мисс Грейс, сказала, что та хочет, чтобы я исправила ошибки в их работе: они обе очень плохо видят. Пришлось положить малышку на диван, занять место рядом с дамами и, собравшись с духом, взяться за дело.
Тем временем ветер завывал все громче и печальнее, но моя девочка крепко спала: ветер ее не беспокоил, а мисс Фернивал сидела, не произнося ни слова и не оборачиваясь, когда порывы сотрясали окна. Внезапно она выпрямилась в полный рост, подняла руку, словно призывая нас прислушаться, и воскликнула:
– Голоса! Ужасные крики! Это отец!
В тот же миг маленькая госпожа вздрогнула и, проснувшись, воскликнула:
– Моя подружка плачет, да так горько!
Девочка вскочила, намереваясь куда-то бежать, но запуталась ножками в одеяле, и я успела ее поймать. Мне стало страшно: хозяйка дома и малышка Розамунд слышали звуки, о которых мы с миссис Старк даже не подозревали, но не прошло и пары минут, как шум усилился и достиг наших ушей. Теперь мы тоже слышали голоса и крики, а вовсе не завывание зимнего ветра. Миссис Старк посмотрела на меня, я взглянула на нее, но ни она, ни я не осмелились произнести ни слова. Неожиданно мисс Фернивал направилась к двери, вышла в переднюю и по западному вестибюлю поспешила в главный холл. Миссис Старк не отставала ни на шаг, а я не осмелилась остаться в гостиной, хотя страшно боялась. Плотнее завернув свою малышку в одеяло, прижав к груди, я последовала за ними. В холле крики звучали нестерпимо громко и неумолимо приближались, пока не раздались рядом, по другую сторону запертой двери. Я заметила, что огромная бронзовая люстра на потолке ярко сияла, хотя не давала света, а в обширном камине горел не источавший тепла огонь, и, вздрогнув, еще крепче прижала к груди свое сокровище. Тут дверь в восточное крыло затряслась, а малышка Розамунд забилась у меня на руках и требовательно закричала: