Сердца первое волнение
Шрифт:
Маргарита Михайловна…
Дежурный! Разиня!
Танцоры в одну секунду разбежались кто куда. Надя оказалась возле учительского стола. Лицо ее, овальное, белое, с темными дужками бровей, с высоким лбом и мягкими щечками, порозовело; синие глаза поблескивали озорно, ярко, с вишневых губ не сходила улыбка.
Маргарита Михайловна укоризненно покачала головой, сказала что-то назидательно-увещевательное и вышла.
По классу пронесся вздох облегчения. А музыка уже кончилась.
Надя смотрела в окно. Отсюда хорошо была видна большая клумба,
— Толя! Иди сюда, — позвала она Черемисина.
Надя увидела устремленный на нее из-под очков в черной роговой оправе строгий взгляд Клары Зондеевой, и что-то словно кольнуло ее.
— Ну, скорее! — прикрикнула она на Черемисина, который с трудом вытаскивал ноги из-под парты. — Ах, какой неуклюжий! Дал же бог такие длинные нижние конечности! — Анатолий подошел. — Смотри, какие гладиолусы, — вон те, на верхушке клумбы. Это я сажала весной. Красивые, правда?
— Очень, — согласился Анатолий. — Раз это сажала ты, значит…
— Значит — ничего не значит! — немедленно рассердилась Надя, обиженная тем, что он не понял того, что было у нее на душе. — Они лучше всех — вот и всё.
Анатолий пожал плечами и сделал движение, чтобы уйти.
— Куда же ты? Я вчера долго не могла заснуть, — тише и весьма доверительно добавила она, положив свою руку на его руку. — А в окно светила луна, круглая, как апельсин.
— «И следила по тучам игру…» — шутливо запел Анатолий.
— Не паясничай. Нет, я думала об… об одном человеке, который… мне очень нравится.
«Если бы это был я!» — тайком вздохнул Анатолий.
— Он никогда не будет знать об этом, никогда. И мне было грустно. Захотелось написать что-нибудь такое… жизненное, чтобы за сердце брало… И еще я думала о журнале. Две недели прошло, как нас выбрали, а мы еще ничего не сделали; ты, главный редактор…
— Гм… гм…
— …когда ты возьмешься за дело? Наговорил, наговорил! «Полет на Луну»! «В наш век сверхдальних межконтинентальных ракет»… Немедленно собирай заседание редколлегии.
— Так я же намечаю план… то есть все обдумываю…
— Мало — намечать, делать нужно! — грозно сверкнула глазами Надя и так быстро повернулась, что косы ее описали в воздухе стремительный полукруг.
На душе у нее было светло, радостно. Она подсела к Кларе, которая повторяла химию.
— Кларочка! Милая! Как хорошо! Как все хорошо!
Клара посмотрела на Надю долгим, спрашивающим взглядом.
— Все ли хорошо? Например, с геометрией…
— Кларочка, выучу. Вызубрю все!..
— Я видела, как ты шла с Черемисиным, — сказала Клара. — Вы постоянно вместе.
Это было сказано ровным, спокойным голосом, обычным для Клары, и ни один мускул не дрогнул на ее чистом лице, словно выточенном из розовато-белого мрамора. Но будь Надя повнимательней, она бы уловила слабое дрожание в голосе, она бы увидела, как какая-то тень прошла по лицу Клары. Надя не видела этого, но, добрая и отзывчивая по натуре, она почувствовала, что Клара чем-то недовольна, обняла ее и защебетала на ушко:
— Кларисик, дорогой, яблочко мое… Мы хотели встретить тебя торжественной речью. Ждали тебя, чуть на физику не опоздали, а ты… Ты рассердилась, да? Прости, прости…
Надя обняла ее еще крепче и поцеловала в щеку.
Уже звенел звонок, в класс входили ребята. И Надя услышала над своей головой крепнущий тенорок Степана Холмогорова:
— И лобзания, и слезы…
Надя взглянула. Дозорный!
— Вот он! Всех подвел! Бейте его!
Поколотив Степана, Надя снова кинулась к Кларе:
— Мы помирились, да? Помирились?
— Хорошо, — сказала Клара. — Кстати, мне с тобой надо поговорить. С определенной точки зрения твое поведение… Тихо, урок начался.
«Такое поведение — предосудительно»
В тот день Надя и Клара задержались в школе: Клара — по делам учкома, а Надя в ожидании ее. Она устроилась на задней парте и писала, писала. Наконец, они пошли домой.
День клонился к вечеру, по синему, бескрайнему небу проносились редкие облака с золотыми ободочками; сухой, напористый ветер срывал с деревьев последние листья — серые, свернувшиеся трубочкой — и то вздымал их вверх, то бросал в желтую траву.
Между домами мальчишки пинали мяч. Наде очень захотелось поиграть с ними, она, наверное, и пустилась бы в это предприятие, если бы ее и Клару не окликнул Анатолий Черемисин. Он догонял их, размахивая кепкой и что-то крича. Ветер косматил его волосы, закидывал на плечо галстук.
— Товарищи! Друзья мои! — подбежал он. — Новость! Сейчас по радио… Вчера у нас запущен искусственный спутник Земли! За полтора часа он облетает вокруг земного шара. Да понимаете ли, вы, то есть, осознаете ли вы…
Он говорил, размашисто шагая, улыбаясь и не замечая, что противное «л» то выговаривалось ясно, то звучало как настоящее «в».
— В сообщении ТАСС так прямо и сказано: «Искусственные спутники проложат дорогу к межпланетным путешествиям»… Понимаете? «Нашим современникам суждено стать свидетелями полетов в космос»… то есть на Луну, на Марс… Девочки! Это же замечательно!
— Да, это поистине величественно! — сказала Клара. — Я читала статьи о спутниках, изумительно!
— А его можно будет видеть? Он как звездочка будет, да?.. — спрашивала Надя. — А ты — пиши скорее! А то твоя фантастическая повесть отстанет. Люди слетают на Марс, а ты все будешь планы составлять…