Сердца первое волнение
Шрифт:
— Теперь — клянусь! — принимаюсь. Этот спутник — честное слово! — поднимает, то есть вдохновляет. И знаешь, Надя… вот совпадение! — сегодняшний разговор с тобой всколыхнул меня. Вот увидишь, я сегодня же начну. Знаете, я люблю астрономию; я давно мечтаю о полетах на Марс… А теперь — ведь это становится возможностью!
Он говорил, все более и более увлекаясь. Голос его, грудной, мягкий, с еле заметной хрипотцой, звучал взволнованно, а слова как бы сами собой подбирались точные; это и понятно: он говорил о любимом своем предмете. К тому же, его слушала
«Вот — сильный, смелый, красивый! — думала Надя, летя в мечтах за ним на Луну и на Марс и испытывая горделивое чувство. — Вот он какой, Анчер, — мой друг!»
— Да, теперь я должен все пересмотреть, переделать в плане своей повести, — приглаживая волосы, говорил Анатолий. — Я населю, то есть помещу в ракету людей… Я…
— Толя! Обязательно возьми меня с собой! — воскликнула Надя. — Большая будет повесть? Ого! Вот полжурнала уже заселено. А Степан рисунки даст к ней. Кларочка, а твоя статья?
— Пишется.
— Красота!
Черемисин вскоре свернул на свою улицу, и подруги продолжали путь одни. Надя без умолку говорила о спутнике, о Черемисине, о занятиях по стилистике; она подняла палочку и то трещала ею на ходу по дощатой изгороди, то сбивала верхушки крапивы. Клара хмурилась; черные глаза ее были полны недоброго света.
— Перестань, — сказала она, — и болтать перестань, и трещать своей глупой палкой. Я хочу поговорить по серьезным вопросам.
— По серьезным? Ой, я вся дрожу!
Надя взяла Клару под руку.
— Надежда, если посмотреть на твое отношение к Черемисину поверхностно, — наставительно начала Клара, — то, конечно, ничего особенного нет, дружить имеют право все. Но если посмотреть глубже, то можно сделать другие выводы. Сегодня с утра ты уже с ним. Затем, ты всю перемену была занята в основном им. Когда ты у окна говорила с ним, у тебя лицо было такое… такое… — Клара не находила определения. — Ну, ты знаешь, — отмахнулась она. — Кроме того, я видела, ты положила руку на его руку. Как это можно! Что подумают другие? Такое поведение девушки — предосудительно.
— Клара, да ничего не подумают, — возразила Надя. — Говорим, смеемся. Разве это запрещено?
— Не запрещено. А лицо, руки…
— Ах, оставь, пожалуйста! — Надя выхватила свою руку из-под ее руки и опять затрещала палочкой по изгороди.
— Не могу же я, — немного спустя примирительно заговорила она, — приказать своему лицу: будь каменным, не выражай ничего. У меня что в душе, то и на языке. И на лице.
— Да, ты — такова. Но надо уметь владеть собой, сдерживать себя. Ну, перестань, пожалуйста, трещать, — сердито сдвинула Клара бровки. — Вот я и дома.
Они остановились у подъезда большого дома с затейливыми скульптурно-архитектурными украшениями. Откуда ни возьмись — Лорианна Грацианская, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, в бордовом пальто наподобие колокола, с игривыми бантиками в пламенных волосах.
— Девочки! В книжном артистов продают! Цветные, исключительной отделочки. Бежимте!
— Я сколько раз говорила тебе, — строго сказала Клара, — что это глупо, пошло — собирать открытки, вздыхать над ними…
— Вы ничего не понимаете. У меня их 77 штук. Уникальные! — возмутилась Лорианна и побежала.
— Постой, — поймала ее за полу колоколоподобного пальто Надя. — Лора, ведь это на самом деле как-то… скверно.
— Тебе целесообразней заняться стилистикой, — заметила Клара. — У тебя же единица за сочинение.
— Фи! Бесполезно! Мне Маргарита все равно не поставит тройку.
— Это почему?
— По десяти причинам: во-первых, я действительно не умею выражать свои мысли; во-вторых, я тогда открыто выразила возмущение единицей; в-третьих, я выступила против журнала (а зачем? — не знаю!); в-четвертых…
Надя вдруг рассмеялась.
— Слушай, Лорка… Гениальная мысль. Я недавно прочитала, кажется, в «Огоньке», анекдот про Наполеона… В одном немецком городке его не встретили пушечным салютом. Ну, он вызвал к себе бургомистра: «Как? Почему?» — «Ваше величество, всего имеется 22 причины, почему мы не могли салютовать вам». — «Начните по порядку, я слушаю». Бургомистр начал перечислять: «Во-первых, у нас не было ни одной пушки…» — «Довольно! — перебил Наполеон. — Остальные 21 причина меня не интересуют». У тебя, Лора, так же: «во-первых, я действительно не умею выражать мысли…» Вот и кол!
— Ну, так что же? — с недоумением спросила Лора.
— А то. Повыбрось эти открытки, а займись сбором вот таких анекдотов. Они короткие, меткие, хлесткие. Их в календарях много, в журналах. Записывай, списывай, выбирай из воспоминаний о великих людях и скорее научишься выражать мысли верно и точно. Я недавно прочитала книгу о Суворове, — ну, право, это интереснее всякого романа!
«Это умно, — подумала Клара. — Почему я не догадалась сказать это? Конечно, анекдоты не обязательно, нужно взять что-либо посерьезнее».
— У тебя будет, — уговаривала Надя, — коллекция живых сценок, картинок. Ты можешь поместить тут и портретики знаменитых людей. Вот будет книга!
Лорианна смотрела на Надю как оглушенная, ничего не понимающими глазами. Возможно, что в голове ее в этот момент что-нибудь и поколебалось, но язык действовал самостоятельно:
— Никогда! Никогда не изменю своим душечкам!
Выразив так преданность своим кумирам, Лорианна исчезла.
— Да… Глупая мания, — с холодным сожалением произнесла вслед ей Клара и повернулась к Наде: — Так вот, помни, что я сказала. Я предупредила тебя, как друг. А какого ты мнения о стилистических занятиях, придуманных Маргаритой?