Сердца пламень жгучий
Шрифт:
— Тебе как напыщенному адвокату, больше подходит аристократическое имя Шонси. Понятно, почему ты никогда не называл своего настоящего имени.
— Вовсе и не поэтому. Я считал, что это неважно.
— И ты не счел нужным рассказать мне, где живешь и кем работаешь?
— Ты не спрашивала, где я работаю, — возразил он. — Ты не хотела ничего знать, хотела, чтобы все осталось тайной.
— А ты воспользовался ситуацией. А скажи-ка, Шонси, ты и раньше применял такие дешевые трюки, чтобы соблазнять
Он отшатнулся, как от удара.
— Это нечестно, это твои собственные домыслы.
— А ты даже не попытался меня переубедить. И как я только не догадалась! Я же знала, что твоя мать — судья, а брат — хирург. А чем занимается твой отец?
Шанс ответил не сразу.
— Он тоже адвокат, как и я.
Это было уже слишком. У нее задрожала нижняя губа, и Тиффани прикусила ее. Шанс шагнул к ней, она отступила.
— Не плачь, Тиффани, — тихо сказал он, — я этого не вынесу.
Она стряхнула с ресниц набежавшие капельки.
— Не обольщайся, ты не стоишь моих слез.
— Неужели все это оттого, что я не рассказал о себе? — с болью в голосе спросил Шанс. — Я как раз собирался сделать это сегодня вечером, ты же знаешь.
— Почему я должна тебе верить?
— Потому что я люблю тебя, — мягко проговорил он.
Он приблизился к Тиффани, и ей некуда было отступать — за спиной находился лишь ряд писсуаров. Шанс коснулся ее лица и поцеловал. Губы у него были мягкими и жаркими, и она потянулась им навстречу.
Она просто ничего не могла с собой поделать, его прикосновения сводили ее с ума.
— Я люблю тебя, — повторил Шанс, глядя ей в глаза.
— Ты ничего не знаешь о любви, — дрожащим голосом заговорила Тиффани. — Любовь не терпит лжи, она строится на взаимном уважении и доверии.
Он согрел ее щеку теплым дыханием.
— Неужели тебе непонятно? Я ничего не рассказывал потому, что боялся тебя потерять.
На глаза ее снова навернулись слезы, и она зажмурилась, чтобы не выпустить их.
— Это не умаляет твоей вины.
— Во всяком случае, я надеюсь на понимание.
Тиффани вздернула подбородок и сузила глаза:
— Как я могу понять чужого человека?
Скрипнула дверь, послышались шаги. Кто-то вошел, но они по-прежнему стояли, скрестив взгляды.
— Может, мне просто не обращать внимания и делать свое дело? — спросил мужской голос.
Тиффани опомнилась первой.
— Все в порядке, мы уже уходим.
Она вывернулась из объятий Шанса и подумала, что, выйдя отсюда, они пойдут разными дорогами и никогда больше не встретятся.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Дорогие кожаные туфли Шанса утопали в толстом ковре, когда он шел через холл
Ему навстречу с протянутой для приветствия рукой заспешил худощавый пожилой человек с пышной седой шевелюрой.
— Добро пожаловать, Шанс Макман! Что, уже надоела работа в столице?
— Я проездом, — ответил Шанс, но собеседника уже и след простыл.
Секретарь сообщил по внутренней связи о его приходе, и Шанс, постучав три раза, вошел в кабинет отца.
— Здравствуй, папа.
Уильям Макман поднял голову от бумаг, потом снял модные очки в тонкой оправе и встал.
— Шонси, — сказал он гулким баритоном, от которого у Шанса в детстве гудели ноги даже в кроссовках. — Вот это сюрприз!
Шанс хотел обнять отца, но тот, не двинувшись с места, наклонился и через полированный стол протянул сыну руку.
В свои пятьдесят девять лет Уильям Макман по-прежнему излучал юношескую силу и надежность, он держался прямо и казался выше, чем был на самом деле. Его седеющие и редеющие волосы были тщательно подкрашены и уложены.
Он снова уселся в кожаное кресло, и Шанс почувствовал себя клиентом.
— Не расскажешь, откуда у тебя синяк под глазом?
Шанс не сразу нашелся с ответом — происшествие давно выветрилось из памяти.
— Пустяки, — пробормотал он, — ударился случайно.
Отец криво усмехнулся, но тему развивать не стал.
— Тогда что привело тебя сюда?
Шанс задавал себе этот вопрос на протяжении всего пути от аэропорта, когда вместо Вашингтона отправился почему-то в Атланту.
Интересно, как прореагировал бы отец, если бы он сказал, что приехал на родину зализывать раны. Он не учел, что Тиффани и Мэри Грили — дочери конгрессменов, а, следовательно, могут знать друг друга. Тиффани отказала ему, не поверила его любви и отчитала его с такой злостью, что душа у него до сих пор ныла.
И действительно, почему Тиффани должна ему верить, если с самого начала он вел себя как самый обыкновенный притворщик?
Но посочувствует ли ему отец или заявит, что Шанс заслужил все это поскольку выдал себя за другого? Согласно понятиям Уильяма Макмана, нет ничего лучше, чем положение уверенного в себе и преуспевающего адвоката.
— Я здесь проездом и вот решил заскочить к тебе, — начал Шанс издали.
Уильям Макман нахмурился, уголки его обычно спокойного рта поползли вниз.
— Тебе следовало заранее предупредить нас. Ты же знаешь, как у меня много дел, да и брат твой уехал на медицинский симпозиум. А мы с матерью собирались сегодня на ужин к помощнику мэра. — Он постучал карандашом по столу. — Я не могу отказаться, кроме того, мы хотели поговорить с ним о снижении местных налогов, чтобы привлечь сюда бизнес.