Сердце Бонивура
Шрифт:
— Провокатор? — взглянул на него Караев.
Кузнецов отвёл глаза в сторону.
— Я ведь не за деньги, ваше благородие.
Караев насмешливо вставил:
— Из любви к искусству, значит, или из-за высоких принципов?.. Охота вам, Грудзинский, с этим старым дерьмом возиться, — это не спасательный пояс, наверх не поднимет.
Он взял со стола протокол допроса и стал читать.
— Ого, — проговорил он, — да тут, кажется, речь идёт о некоторых моих старых знакомых!
Глаза Караева заблестели, он машинально сопровождал каждую фразу протокола прищёлкиванием пальцев.
— Так… так… Не худо!
Грудзинский вызвал казаков и велел вывести фельдшера. Караев остановил Кузнецова и сказал:
— Будете нас сопровождать. Проведёте сотню кратчайшим путём на место. Лошадь дадим. Попытаетесь бежать — расстреляем! Можете идти!
Когда Кузнецов и казаки вышли, старшина спросил:
— Вы что, думаете поднять сотню по этому доносу?
— Думаю поднять!
— Вы считаете, что военная ситуация благоприятствует этому?
— П-с-ст! — свистнул Караев, и на лице его выразилось пренебрежение. — Ситуация! О какой ситуации можно говорить после Волочаевки?!
При упоминании о Волочаевке старшина передёрнул плечами, но сдержался.
Ротмистр стукнул по столу кулаком так, что подпрыгнула чернильница.
— Руки чешутся, господин старшина!.. Все равно красные попрут нас куда Макар телят не гонял… Японцам в содержанки, в Константинополь — туркам сапоги лизать. Кончается наша лавочка… виноват, ситуация, господин войсковой старшина! Не хмурьте брови и не вздумайте читать мне мораль. Я знаю ей цену. Годна она лишь как туалетная бумага… На кой черт мы России? Не помогут нам и эти… «добровольцы», — кивнул он головой на протокол допроса. — Так хоть сердце сорвать, чтобы ни черта тут не осталось. Знаете: «Пусть арфа сломана, аккорд ещё рыдает!»
— Зуда в руках ещё недостаточно! — сухо сказал Грудзинский. — Нужно ещё что-то…
— Pia desideria [13] , — сказал насмешливо Караев, любивший щегольнуть школьной латынью. — Обойдёмся и без этого. Сейчас важнее всего пример, натиск, смелость, вихрь, огонь! Смерч, черт возьми! А идеи я предоставляю проповедовать вам.
— А японское командование одобряет этот шаг?
— А-а! Ларчик просто открывается! — протянул Караев. — Какого же вы ляда, простите за дерзость, ситуациями да идеями голову затуманиваете? Так бы и сказали, что у няньки надо спроситься. Сейчас позвоню нашему штатному соглядатаю. Не думаю, что он будет против. Ведь я у него ни солдат, ни оружия просить не буду! Кроме того, в этом доносе есть одно имя, которое меня ин-те-ре-суёт…
13
Благие намерения (лат.).
Он стал крутить ручку телефона.
— Не утруждайтесь, — сухо предупредил старшина, — поручик Суэцугу идёт сюда.
В дверях показался японец. Офицеры встали. Суэцугу пожал им руки. Редкие усы его были тщательно нафиксатуарены. Лицо хранило важное и непроницаемое выражение. Караев рассказал «советнику» о своём замысле и замолк, ожидая, как отнесётся к этому японец. Тот долго думал, потом втянул со свистом воздух и заметил:
— Это личное дело росскэ командование.
— Но как бы японское командование отнеслось к этому налёту?
— Налёт? Это хорошо! — процедил японец. — Это имеет воспитательное действие… Солдат не можно долго стоять на одном месте… Это вредно. Надо любить военное приключение.
— Значит, вы одобряете мою мысль?
— Это личное дело росскэ командование, — опять ответил японец и добавил: — Я буду сопровождать вас. Смею покорно давать предложение: надо идти двумя колоннами… чтобы ни один партизан не ушёл. Село надо охватить со двух сторон.
Как видно, Суэцугу пришёл сюда с готовыми приказаниями. Караев посмотрел на Грудзинского, затем поклонился японцу:
— Благодарю за совет, господин поручик!
— На здоровье, — учтиво ответил японец. — Выступать через полчаса. — Он сунул свою маленькую ручку офицерам и, не сгибаясь, вышел из комнаты.
Не такого приёма ожидал Кузнецов, когда в страхе и в предвкушении удара по партизанам бежал к белым. Понятно, он не рассчитывал на их особенную признательность, зная хорошо по личному опыту, что провокатором брезгуют даже те, кто пользуется его услугами. Но он, как ему казалось, имел право хотя бы на холодную вежливость, которая осталась для него памятной ещё с охранки.
Во время бегства по лесной дороге много картин промелькнуло в его мозгу.
Вспомнилась Кузнецову чёрная зависть к удачливому товарищу, который был не только врачом, но и «неблагонадёжным». Эта зависть привела Кузнецова в жандармское управление. Кузнецов сумел убрать соперника с дороги, но сам стал орудием охранки. Он пытался избавиться от этой опасной работы. Охранка «провалила» его. Случай спас Кузнецова от справедливой мести. И тогда Кузнецов, как в родное стойло, прибежал в жандармерию, чтобы навсегда стать «Рыжим». Он начал работать в охранке, подстёгиваемый страхом. Революция выбила почву из-под его ног, поселив в его душе страх перед расплатой. Навсегда он запомнил тот день, когда на его глазах матросы убили одного провокатора, тот умирал долго и трудно. Ненависть произросла из этого страха, ненависть к тем, кто может потребовать и его, Кузнецова, к ответу. Ненависть и страх его угадал Чувалков и использовал…
Здесь ему тоже плюнули в лицо.
Ошеломлённый приёмом, фельдшер вышел в сопровождении конвоира на крыльцо. Рябой казак подвёл к крыльцу коня. Кузнецов вскарабкался в седло. Сидеть было неудобно: слишком высоко подняты стремена. Кузнецов хотел попросить опустить стремена, но не решился. От неудобного положения в седле заболело все тело. И эта боль всколыхнула всегда тлевшую в нем ненависть и злобу.
Сотня собиралась неохотно. Белые косились в сторону фельдшера. Видно, в налёт никому не хотелось идти. Казаки переговаривались между собой вполголоса.
— Черт те что! — сказал пожилой казак, проходя мимо Кузнецова. — Куды, на кого нас опять пошлют?.. Послали бы всех в одно место разом… чтобы не тянуть.
— Тише ты, Лозовой… старшина услышит, — одёрнул второй.
— А пускай слышит! — с досадой проговорил Лозовой. — Все одно, не через месяц, так через два от красных удирать придётся. Насмотрелся я уже. Хорохорятся, хорохорятся офицеры, а потом драпают… впереди нас, грешных. Так на Дону было, на Кубани, в Крыму. А отсюда куда? Всех япошки не увезут…