Шрифт:
Пролог
Дан смотрел на маленькую блондинистую куколку прямо перед собой и думал, что никогда в своей жизни ничего прекраснее не видел. Хотя многое ли он видел в своей жизни. Определенно нет. Кровь, боль, страдание. Потом ушел на гражданку, но так и не смог приспособиться. Все-таки мирная жизнь похоже это не для него. Сложно испытывать эмоции, когда сердце твое уже умерло. Осталось там, на полях сражений, с теми кто погибал, с товарищами, братьями. Странно, что оно все еще бьется. Лично Дан его совершенно не чувствовал. Как говорится, не колется. Не зря его прозвали
Девушка похожая на изящную фарфоровую статуэтку с такого же цвета белоснежной кожей и очень тонкими стройными линиями стояла рядом. Казалось, протяни руку и коснешься. Но он конечно же этого не делал. Ее хрупкость завораживала и в то же время пугала. До этого Дан не думал, что подобные создания существуют.
В маленькой куколке чувствовалась внутренняя слабость. Ее хотелось закрыть собственным телом, оберегать и заботиться. Хотя, как только девушка открыла рот, то картинка сразу переменилась. У нежного беззащитного создания оказался премерзкий характер.
– Что за безродная дворняжка! Получше кого нельзя было найти?
Мелодичный голосок ласкает слух и Дан снова выпадает из реальности. Ненадолго. Все же армейская выправка берет свое.
– Лейла, дочь, остынь. Прояви уважение. С этой минуты Данила – твой личный охранник.
– Отец! Ты шутишь! Вот оно, – девушка тычет в безмолвную фигуру тонким пальчиком с изящным маникюром. – Да с ним же ни на одну приличную вечеринку не пустят. Ты только на обувь его глянь?
Обувь и правда примечательная. Тяжелые армейские ботинки. В таких на плацу маршировать самое то. А не по модным вечеринкам скакать.
Девушка еще раз смеряет фигуру презрительным взглядом. Борода еще эта. Она терпеть не может мужчин с бородой. Ладно там аккуратно выбритая в барбершопе в соответствии с последними тенденциями моды. Это еще куда не шло. Но не такая. Явно запущенная. Он за ней вообще ухаживает.
Заглядывает в глаза и замирает. В стеклянных выцветших омутах нет жизни. Только смерть, только боль, только страдание. Через что он прошел, если в свои годы имеет взгляд уставшего от жизни старикана. Шутить больше не хочется. Она резко отворачивается и не замечает, как у мужчины расширяется зрачок и глаза словно оживают, начинают играть новыми красками и наполняются сиянием.
– Ладно, папа, – машет она рукой. – Пускай будет этот. Раз других вариантов пока нет.
Неприятное чувство грызет изнутри. Совесть? Нет. Вряд ли. Совести у Лейлы отродясь не водилось. Единственная горячо любимая дочь богатого бизнесмена она с детства купалась в роскоши, любви и внимании. Все ее желания выполнялись по щелчку. Поэтому в совести как ограничителе надобность отпадала. Даже если она у нее когда-то и была, то давно атрофировалась, засохла и отвалилась еще в зачатке. Красивым, богатым девочкам подобный головняк в виде проснувшейся совести без надобности.
– Пошли, – кивает она мрачной фигуре и старается больше не пересекаться с ним взглядом.
Мужчина пугает. Хоть и признаваться в этом позорно даже самой себе. Чего ей боятся какого-то телохранителя? Он здесь, чтобы обеспечить ее безопасность, а не наоборот.
Глава 1
Новая охрана раздражала. Он таскался за ней всюду. Благо хоть в туалет не заходил. А вот возле примерочных ошивался за милую душу. Отпугивая персонал, да и обычных покупателей тоже. К ней больше никто не подходил знакомиться, как бывало раньше, и это тоже дико раздражало. Лейла любила внимание и без него вяла как цветок без воды и света. Самолюбование, нарциссизм, зависимость от мнения окружающих – такие пометки сделал бы психолог в своем блокнотике, если бы девушка пришла к нему на прием.
Отцовский Цербер распугал все живое на расстоянии нескольких метров одним своим видом.
– И что у тебя за рожа?! – бубнит она зло, сидя в зоне отдыха и отхлебывая из пластикового стаканчика дешевый кофе.
Кто сказал, что богатеи носят лишь бренд, пьют лишь элитные сорта и едят только в дорогих ресторанах. Лейла порой любила завалиться в популярный фастфуд, не пренебрегая, конечно, огромными солнцезащитными очками. Правда вероятность того, что ее узнают – не велика. Она ведь не какая-нибудь селебрити, постоянно мелькающая в ленте новостей. Но так спокойнее. На каком-то внутреннем психологическом уровне.
В ответ на ее грубость охранник и носом не ведет. Не прошибаемый чурбан. И это тоже дико раздражает. Лейла решает пойти другим путем. Слегка приподнимает подол тонкого летящего платья, обнажая красивые ножки, и элегантно выставляет их вперед, так сказать на всеобщее обозрение. Мужчина он или кто? Расшевелить бесчувственного великана хочется ужасно. Его спокойствие и равнодушие уязвляет ее женское самолюбие.
Осторожно косит глазами в сторону недвижимой фигуры. Ни-че-го! Резким движением одергивает платье, прячет ноги под стол и не замечает, как слегка дергается рука охранника, а бесцветные глаза темнеют. Черная бездна зрачка сжирает светлую радужку. Потом мужчина вздрагивает, словно приходит в себя. Трясет головой. И все возвращается на круги.
– У тебя есть хоть одежда приличная? – раздражается она, продолжая пребывать в своих раздумьях.
Так и не услышав ответ, злится еще больше:
– Как же ты бесишь! Надеюсь, отец очень быстро найдет тебе замену! Видеть твою рожу не могу!
С этими словами девушка срывается с места, подхватывает покупки сделанные в дорогих бутиках и легкой походкой лесной лани направляется к машине, припаркованной на подземной стоянке многоэтажного торгового комплекса. Ей совершенно наплевать идет ли следом охранник.
Но он, конечно, идет. Следует незримой тенью, как умеют только ребята из его подразделения. Ни на секунду не отрывая взгляда от тонкой изящной фигурки, в воздушном летящем платье скользящей сквозь толпу. С недавних пор она по непонятным причинам стала центром его вселенной. Все мысли, взгляды и желания отныне крутятся вокруг нее.
Конечно, он и раньше выполнял задания подобного рода. Но никогда еще прежде объект не вызывал столько внутренних конфликтов. Маленькую стервозу хотелось придушить и обнять одновременно. Вдохнуть аромат луговых трав плотно прижавшись к густым волосам и как следует оттаскать за ухо. Но Дан понимал, что ни то, ни другое равнозначно неисполнимо. И от этого в груди что-то трещало. Словно ломался давно засохший черепаший панцирь. Странное неведомое доселе чувство.