Сердце Дракона. Том 10
Шрифт:
Черный Клинок, как и прежде рассек пустое пространство.
– Вот так ты мне отплатил, да? – в тусклом, серебристом свете, стояла фигура человека, которого Хаджар даже не сразу узнал. – За тот вечер, когда я спас твою мерзкую задницу от дикого кабана? Или когда отбил тебя от дорожных разбойников? Или когда специально для тебя, в проливной дождь, делал навес, чтобы ты не простудился?
– Бром? – Хаджар склонил голову на бок.
Так же попытался сделать и призрак, вытащенный из его сознания. Но не смог – его голова была отсечена от тела и держалась только за счет того, что Бром её поддерживал
Наемник Бром – человек, который превратил пять лет жизни Хаджара в бродячем цирке в настоящий ад на земле. А затем, когда они встретились в Море Песка, пал от его меча.
– Ты убил меня, проклятый уродец! – сокрушался призрак. – Разве так платят за добр…
– Тебе за это платили золотом, ублюдок, – едва ли не засмеялся Хаджар. Незначительным потоком воли он отмахнулся от призрака, развеяв того на миниатюрные, исчезающие во тьме, лоскуты тумана.
Подняв голову к “потолку”, Хаджар кровожадно улыбнулся и произнес:
– Нужно что-то посерьёзней, чтобы откопать во мне еще не заросшие душевные раны.
Хаджар уже трижды, за свою жизнь, прошел через испытания души. И каждый раз, оказываясь на пороге дома праотцов, он лишь становился сильнее. Его воля росла, дух – птица Кецаль становилась только больше и свободнее, а раны на душе закрывались пусть и уродливыми, но крепкими шрамами.
Еще через десять шагов, Хаджар уже не стал пугаться очередного силуэта.
– Твои руки по локоть в крови, сын, – она выглядела так же, какой её и запомнил Хаджар. Королева Элизабет. Каштановые волосы, добрые, теплые глаза и зияющая дыра в груди. – Я ведь просила тебя, милый Хаджар, чтобы ты оставил в стороне мир боевых искусств. Я говорила, что в нем лишь одиночество и разочарование.
Она тянула к нему свои окровавленные руки.
Хаджар лишь печально вздохнул.
– Ты знала, мама, чья кровь текла в твоих, а потом и в моих жилах. И если бы изначально хотела для меня иного, то никогда бы не позволила своему телу родить на свет мальчика, – он поднял ладонь и посмотрел ей в глаза. Из них текли маленькие ручейки горячих слез. – К тому же – ты не моя мать.
И все же, ладонь Хаджара дрогнула. Но, скрепив сердце и волю, он направил её в руку и развеял призрака во тьме.
– Как же это подло, – процедил он молчаливой тьме. – воскрешать память о родителях того, кто их потерял.
– А разве не подло, сын мой, жертвовать тысячами простых крестьян, –Король Хавер, сидел на скамьей, стоявшей в зале для пиров королевского дворца Лидуса. Через всю его грудь пролегала длинная, жуткая, кровавая рана. В руках он держал обломок меча, разбитого одним ударом собственного брата. – Сколько невинных погибло по твоей вине, Безумный Генерал. Сколько…
– Меньше, чем погибло бы по твоей вине, отец, – перебил призрака Хаджар. –Ты стал слаб. Слабый король – гибель для страны. Но ты бы никогда не отдал свою власть кому-то другому. И я ненавижу Примуса за то, что тот сделал… но я уже давно его понял. Вы оба были неправы и это стоило жизни каждому из нашей семьи.
На этот раз ладонь Хаджара не дрогнула. Он с легкостью развеял призрак отца. Человека, который так и не смог защитить его мать…
Двигаясь вперед, Хаджар встречал еще множество теней. Среди них были и Неро со своей женой, и Южный Ветер с Мастером, Лунная Лин, Санкеш, даже его собственный обрывок души.
Но их слова так и не смогли даже оцарапать внутреннего стержня Хаджара. Как бы ни прошел ритуал в племени Шук’Арка, но это закрыло последнюю брешь в его душевных доспехах.
И вряд ли что-то, не обладавшее большей силой, чем погребенной в самых глубоких недрах воспоминание о Елене, могло бы их пробить.
– Ответь мне, маленький дракон, мы сможем быть горды тобой?
Хаджар, замерев, обернулся. Позади него стояли два силуэта.
Высокий, статный, красивый мужчина в изысканных бирюзовых одеждах и рогами. А рядом с ним чуть ниже, куда свирепее, весь в шрамах, с грубыми чертами лица, длинными волосами и звериной улыбкой.
Хаджар опустился на колени и коснулся лбом пола. Он прекрасно понимал, что это были даже не тени, а лишь выуженные из его собственного сознания образы.
Но так ему велела поступить честь. А если не идти путем чести, то какой смысл вообще делать шаг?
– Учитель Травес. Учитель Орун, – полным почтения и уважения голосом проговорил Хаджар. – Росколятся небеса, утонет земная твердь, но даже это не остановит меня.
Какое-то время они молчали.
– Тогда иди, – синхронно произнесли два силуэта. – Враг, созданный тобой, уже ждет тебя.
Одновременно с тем, как открывались створки в следующий зал, исчезали и духи, а до слуха Хаджара донеслось.
– ДАРХАН!
Глава 892
Зал, в который из тьмы вышел Хаджар, поражал воображение. Нет, он не был большим или имел какой-то невероятный внешний вид. И, несмотря на то, что он оказался первым встреченным Хаджаром, за все время проведенное в гробнице, не поврежденным растительность, внимание Хаджара привлекло совсем иное.
Кровь.
Крови здесь было так много, что она не просто капала с потолка и стен, а стекала крупными, широкими потоками. Жирными мазками расплескивалась по пространству. По щиколотку заполняла пол не самого тесного тренировочного зала.
Вернее того, что от него осталось.
Разрушенные помосты, сломанные боевые куклы, раскуроченные оружейные стойки.
– Гва-а-аар!
Хаджар машинально оттолкнул ногой ползущую к нему, полугнилую голову какого-то чернокожего мертвеца. Левый, сгнивший глаз выплыл, правый помутнел настолько, что почти сливался с кожей. Желтые зубы-клыки, сточенные о кости, плоть, комьями нависшая на кости.
Зрелище отвратительное, но легко узнаваемое.
– Зомби, – Хаджар отряхнул стопу от налипшей на ней крови и слизи. –Ненавижу, проклятье, зомби.
Правда, по сути, ненавидеть уже и некого было. Учитывая количество крови, этих самых зомби здесь должно было быть не меньше тысячи. Может даже больше.
– Я не думал, что ты такой трус, Дархан, – донеслось из другого конца зала. – Предатель, лживая свинья, Дарнасский пес, но не трус. Видимо, я ошибался.
Хаджар сперва даже не узнал голос говорящего. Дереку, на данный момент, не могло быть больше девятнадцати, может двадцати лет. А тембр и тон говорившего свидетельствовал о если не глубокой старости, то состоянии к ней стремящемуся.