Сердце Дьявола 2

Белов Руслан Альбертович

– Около девятнадцати дней на изучение бесконечных миров... – покачал головой Баламут, взяв протянутую мной рюмочку коньяка. – Маловато будет, товарищ майор...

– Может и хватить, – отчетливо выговорил Худосоков. – Эта штука, как все великое, должна быть устроена очень даже просто... Надо просто узнать, где у нее замочная скважина, потом подобрать отмычку...

– Повернуть два раза, и очутится у Господа за пазухой... – усмехнулся я. – А что касается простоты устройства, так ДНК человека тоже очень просто устроено, однако его полста лет ученые всего мира изучают, и еще

на сто лет осталось.

– Нет, Нулевая линия должна быть устроена проще, есть у меня такая уверенность... И вообще в это лучше верить, потому как верить нам больше не во что...

– И это все, что ты хотел нам сказать? – спросил Баламут разочарованно. Ему по-прежнему не хотелось покидать адские места, ставшие такими привычными, если не сказать – родными.

– Да.

– Ну-ну... И ради этого пятиминутного сообщения ты бегал по берегу и руками нам махал?

– Перенервничал. Мне почему-то показалось, что вы откажетесь лезть в колодец... Вы так здесь все притерлись...

– Мы откажемся? – хохотнул я. – Чтобы мы отказались лезть в ж... то есть в колодец? Ты плохо нас знаешь!

– А почему прямо сейчас не полезть? – поинтересовался Бельмондо. – До утра мы часов десять потеряем...

– Нет, давайте спешить не будем... – покачал головой Худосоков. – Может быть, "трешка", наконец, даст о себе знать. Да и время вам надобно, чтобы обдумать свои будущие действия, настроиться, наконец... И поэтому предлагаю сейчас разойтись.

Сказав, посмотрел на меня с ухмылкой: – Дон Карлеоне покажет тебе твою спальню.

* * *

Спальня моя была царской... Все в ней было царским.

Большая беломраморная ванная комната с натурально золотой сантехникой...

Огромная золотая кровать под голубым газовым балдахином...

Пушистые персидские ковры и головастая тигровая шкура на полу.

Чудесные гобелены изумительно тонкой работы на стенах.

И Ольга в обтягивающем платье, Ольга, ожидая меня, заснувшая на пурпурном покрывале...

* * *

Наутро мы позавтракали на скорую руку (кстати, руки у дона Карлеоне уже почти не тряслись, тряслись они у Крутопрухова, да так, что чашечки с кофе мелко дребезжали на подносе) и, распрощавшись с подругами, пошли к колодцу.

– А почему ты думаешь, что он нас не вышвырнет? – спросил я по дороге у Худосокова.

– Почему не думаю? Думаю, – ответил он, простодушно улыбнувшись. – Но, может быть, я ошибаюсь... Мы ведь с Крутопуховым и Карлеоне в Ад, так сказать, по определению попали, вот колодец нас отсюда и не выпускает. А вам по земным заслугам Чистилище полагается, да и затащили вас сюда обманом... А если не получится, не беспокойся, в песок или в море не очень больно падать...

...Колодец с его сиреневой клубящейся начинкой выглядел в то утро особенно загадочным и, я бы сказал – притягательным. Присев вокруг него, мы закурили.

Я думал об Ольге. Той, московской. Той, которая может бросить, и может вернуться. Той, которая единственна. Той, с которой ты не хозяин, а влюбленный. Той, которая не дает полюбить даже совершенную свою копию. Той, ради которой я без сожалений готов

покинуть рабский мне остров.

Нервничавший Баламут расправился с сигаретой в три затяжки. Его единственная была мертва. Он видел ее, мертвую, и во второй Софии. Ночью ему в голову пришла мысль, что он мог бы пригласить ее на остров. Ту, первую. И изменять ей открыто. Так, как изменяла она. Под утро он понял, что если останется, то это произойдет. И он потеряет себя.

Вдавив окурок носком ботинка в песок, Николай пожал мне и Бельмондо руки и со словами "Если что-то я забуду, звезды, вряд ли, примут нас" шагнул в искрящуюся сиреневую бездну.

Она его приняла. Вторым подошел к колодцу Бельмондо. Пожав мне руку, он прошелся взглядом по океану, неспокойному с утра, по острову. По его грустным глазам было видно, что Ад ему полюбился и расстается он с ним, как, уходя на войну, с которой нет возврата, расстаются с родным краем... Последний его взгляд растворился в лесу, скрывавшем озеро...

Когда пришла моя очередь исчезнуть в сиреневой неизвестности, меня охватило сомнение. Я пристально взглянул в глаза Худосокова. "Сочинил, гад, все про Трахтенна, чтобы сплавить нас с острова... Перепихивают с "трешкой" друг другу, – думал я, пытаясь найти в желтых его зенках подтверждение своего подозрения.

– Ну, если ничего не получится, – с виноватой улыбкой развел он руками, – то, по крайней мере, я от вас избавлюсь... А за женщину свою не беспокойся... Она тебя найдет.

И гадко усмехнувшись, добавил:

– Я имею в виду ту, шестидесятипятилетнюю.

Глава пятая

Лягушка в молоке

1. Судья откровенничает. – Старшина Архангельский наводит порядок.

Очутившись в колодце, Бельмондо испугался, испугался не мраку, обступившему его со всех сторон, а тому, что падения не было – он просто завис с закрытыми глазами и вниз головой в чем-то напомнившем ему воды его матери.

Как только Борис поверил, что и в самом деле находится в чреве своей молоденькой мамы, испуг ушел вместе с мыслями, и он ощутил себя окончательно счастливым. Сколько все это продолжалось – вечность или минуту, определить было невозможно.

Когда мрак, наконец, рассеялся, Бельмондо увидел себя сидящим в длинном помещении, похожем на обычный коридор поликлиники, префектуры или суда – те же китайские розы в кадках, на стенах – невзрачные выцветшие акварели под стеклом, стулья в простенках между дверьми... "Не хватает посетителей" – пришло ему в голову. И тут же, в конце коридора появился мужчина в сером пиджаке и черных брюках. Он прошел мимо Бориса, проглядывая на ходу стопку бумаг. Из комнаты наискосок вышла поглощенная мыслями бледная пожилая женщина. "Районная поликлиника" – подумал Борис и тут же в нос ему ударил резкий запах формалина. Не успел он сморщиться, как мимо, движимая дюжим санитаром, пронеслась больничная каталка. На ней, скрючившись, лежал высохший, весь в пятнах, старик. Не успела каталка скрыться за поворотом коридора, как над дверью напротив замигала надпись "Входите".