Сердце Эрии

Рeй Эйлин

– Императора, – вымученно выдохнул Викар.

– Зачем?

Мальчик небрежно пожал плечами.

– Разве ему нужна причина для того, чтобы истязать меня? – Он сжал кулак, оборвав ниточку. – Отцу скучно. Скучно… Он заставляет меня проливать кровь просто для того, чтобы развлечь его байками о людях по ту сторону моря.

Избегая смотреть на брата, Эскаэль нащупала его холодную ладонь и крепко сжала. Викар ответил ей, мягко стиснув тонкие пальцы.

– Ты видел сны ведьм? – нерешительно спросила девочка. Любопытство скребло, будто

назойливая мышь в стене.

Мальчик покачал головой.

– Я видел сны людей, живущих на Болотах, но даже в них ведьмы и их образы ускользают от моих глаз.

– А тамиру? – Голос Эскаэль стал настойчивее.

Викар вскинул голову – сестра не видела его лица, но отчетливо чувствовала на себе полный отчаяния взгляд. Однажды она уже задавала этот вопрос, и в последний раз, когда он срывался с ее уст, глаза мальчика переполнили слезы.

«Я никогда не видел волков. Чаща, которая поглотила их, – икая от страха, в тот день пролепетал Викар, – она сама видит сны… И мне в них очень страшно…»

Мальчик вдруг крепче, до боли, сжал пальцы сестры и придушенно произнес:

– Вчера я видел кое-что иное, но не рассказал отцу.

Эскаэль бросила на него изумленный взгляд, преодолевая отвращение к точеному профилю. Викар замялся, подбирая слова.

– Я попал в сон девушки из Лаарэна… – Мальчик пугливо обернулся к дверям и, убедившись, что они заперты, продолжил: – Она такая же, как мы, – шинда. Шинда по ту сторону моря, живущая среди людей при свете дня.

– Кто она такая? – удивилась девочка.

– Не знаю. Но она почувствовала меня и выкинула из своего сна, оставив мне это.

Викар оттянул ворот рубахи и продемонстрировал алую полосу рассеченной кожи над ключицей.

– Я больше не хочу…

Голос брата неожиданно стих. Эскаэль видела, как шевелятся его губы, как они дрожат от волнения, но больше не слышала слов. Страх стремительно поднимался из глубин сердца, стискивая тонкое горло в стальных тисках.

«Эскаэль», – едва уловимый детский шепот проник в ее голову, оцарапав затылок.

Она отпрянула от брата, уставившись на него остекленевшими глазами.

«Я хочу играть, Эскаэль, – напел голос, – поиграй со мной!»

Тело будто обратилось в камень, застыв вокруг напуганной девочки. Она пыталась кричать, но язык вяз во рту, словно в зыбкой трясине. Она хотела сорвать с себя эту каменную кожу, но руки налились свинцом и повисли бесполезными плетьми. Это тело теперь принадлежало не ей. Оно стало марионеткой во власти чужого Слова.

Пальцы Викара крепко сомкнулись на ее запястье, но Эскаэль не ощутила их прикосновения – лишь краем глаза заметила, как брат порывисто вскинул руку и жалобно уставился в ее лицо.

«Я жду тебя», – захихикал голосок, и ноги Эскаэль против ее воли шагнули к двери.

Викар прижимался к ней, обхватив руками тонкое плечо, и не отпускал, пока Слово тянуло Эскаэль вниз по лестнице, к сердцу дворца, где за массивными резными

дверьми, у которых чинно выстроились слуги – опустошенные шинда, – за низким столиком в центре просторной спальни сидела пятилетняя девочка. Ее пышная серебристая юбка растеклась по мягким подушкам, будто лунный свет, утонувший в холодном озере.

– Вы пришли вдвоем! – радостно захлопала девочка, когда близнецы перешагнули порог.

Атрей. Чудо, дарованное вымирающему народу королевской четой. Сияющий огонек во мраке Тао-Кай, который своим светом застилает глаза шинда от правды. Надежда, ради которой они живут. Маленькое отродье, которое боготворят, считая ее рождение даром судьбы, что очистит кровь, оскверненную появлением близнецов.

– Время для чаепития! – объявила Атрей, радостно застучав бледными ладошками по столешнице из зеленого стекла.

Эскаэль безвольно опустилась на подушки напротив сестры. Викар сел рядом. Натянутые путы Слова ослабли, будто провисли нити, удерживающие марионетку, и плененный разум девочки медленно прояснился. Она окинула взглядом круглый столик, заставленный изящной фарфоровой посудой, и рассаженных вокруг него кукол – даже их стеклянные пустые глаза и те смотрели на близнецов с ненавистью.

В дальнем углу комнаты, в кресле возле кровати с пышным балдахином, Эскаэль заметила женщину: королева наблюдала за детьми с неприкрытой, отравляющей ядом улыбкой. Ее тонкие пальцы любовно поглаживали плащ из серой волчьей шкуры, наброшенный на колени.

Тем временем Атрей продолжала свою игру в кукольное чаепитие, которая вовсе и не была игрой, – сестра переросла детские забавы, когда ей исполнилось два года и с ее уст слетело первое Слово, наполненное сокрушительной отцовской Силой, порабощающее умы и тела всех шинда, до которых она могла дотянуться.

– Викар, поухаживаешь за нами? – мило похлопала глазами девочка; изогнутая, будто сабля, ухмылка обнажила острые клыки.

Мальчик встрепенулся и, склонившись над столом, наполнил чашки из пузатого цветастого чайничка. В нос Эскаэль ударил приторно-сладкий запах, от которого по коже пробежали мурашки.

Кровь.

Атрей довольно потянула носом, прикрыв глаза, – белоснежные ресницы слились с бледной кожей. Сестра не обронила ни звука, но Эскаэль все равно ощутила, как резко она дернула за нить, опутавшую разум Словом: та впилась в дрожащие пальцы, будто незримая стальная струна, и заставила взять фарфоровую чашку.

Эскаэль уже забыла, как на самом деле была голодна: она почти смирилась с раскаленным угольком в груди, в который обратилось сердце, снова научилась жить с невыносимой головной болью и дрожью в руках. Эту пытку она выдерживала не впервые. Не впервые королева заставляла близнецов голодать и наблюдала, как Сила выжигает хрупкие тела.

Когда они были младше, она кормила их чаще – детские слезы слишком быстро ее утомляли, – но теперь, когда они разучились плакать, эта пытка могла длиться неделями.