Сердце Фатимы
Шрифт:
Беатриче попыталась припомнить мельчайшие подробности того, что с ней было. Но чем больше она напрягала память, тем быстрее ускользали от нее отдельные детали, пока не улетучились совсем. Ко всему прочему у нее страшно разболелась голова.
– Не стоит ломать голову, – прошептала она, потирая переносицу. Как ей сейчас не хватало красной коробочки с бальзамом «Звездочка», которую она обычно носила в сумочке! Бальзам, содержащий камфару и ментол, лучше других лекарств помогал ей справиться с головной болью. – Я больше ничего не вспомню. – Лошадь
С трудом забравшись в седло, она еще чувствовала головокружение, но была рада, что наконец снова продолжит путь. Звезды за это время переместились совсем чуть-чуть. Значит, прошло не так много времени. Она оглянулась – кругом только пустыня, где-то неподалеку развалины двора – все точно так, как и раньше. Лишь костер превратился в черное пятно посреди серебристой травы. Ее вдруг зазнобило. В потухшем костре что-то мерцало. По очертаниям предмет напоминал человеческий череп.
Беатриче развернулась и, пришпорив лошадь, понеслась дальше, на север. Ей некогда думать о призраках, у нее есть дела поважнее. Необходимо прибыть в Казвин как можно быстрее, чтобы разыскать Мишель и Али. Все, что с ней произошло – сон или явь, – скорее всего, так и останется загадкой.
– Господин, тут…
Слуга не успел договорить. Хасан грубо оттолкнул его в сторону. Тот ударился о стену, вскрикнув от боли.
– Клянусь бородой Пророка! – взревел Хасан, но, узнав человека, посмевшего войти в его покои, немного смягчил гнев. Это был Гарун, один из собратьев и одновременно член личной охраны отца. Никто, кроме Гаруна, не отважился бы разбудить его глубокой ночью, а это означало, что произошло что-то важное. – В чем дело?
Гарун бросил на слугу недоверчивый взгляд.
– Ступай, ты мне больше не нужен, – отрезал Хасан.
Слуга поклонился и вышел, с ненавистью взглянув на Гаруна и держась за больные ребра. Хасан закрыл за ним дверь. Когда шаги в коридоре стихли, он повторил свой вопрос.
– Простите меня, Великий Магистр, – отвечал Гарун, отвешивая поклон. – Я никогда бы не осмелился нарушить ваш сон, если бы не случай, не терпящий отлагательств. Господин, срочно необходимо ваше участие.
– Говори, что случилось?
– Не могу… не осмеливаюсь сказать. Не здесь. Вы должны видеть все своими глазами, господин. Прошу вас проследовать за мной.
– Могу я хотя бы узнать, куда должен идти?
– Конечно, господин, – быстро ответил Гарун и поклонился. Уши его горели, и было видно, как неприятна ему вся эта история. Но Хасан понимал, что Гаруну не до шуток. Он весь трясся от страха. – Вы должны спуститься в темницу.
Хасан нахмурился.
– В темницу?
– Да, господин. Главный надсмотрщик нашел то, что вы должны видеть.
– Я одеваюсь.
Проходя с Гаруном по дворцу, Хасан гадал, что же такое могло произойти, если среди ночи его подняли с постели и повели
Спустившись наконец в темницу, Хасан понял, что Гарун не преувеличивал. Все стражники, собравшись в небольшие группы, возбужденно обсуждали что-то, однако, завидев Хасана, смолкли и глубоко склонились перед ним.
– Что произошло? – Хасан, скрестив руки на груди, переводил строгий взгляд с одного стражника на другого. – Кто объяснит мне наконец, что случилось? Где надзиратель?
– Я здесь, господин.
Он выступил на шаг вперед. Несмотря на небольшой рост и седину, он представлял собой внушительное зрелище: широкие плечи, мускулистые ручищи и громадный шрам, рассекавший лицо. Хасан был наслышан о его зверствах, но не придавал им значения. От тюремного надзирателя не требуется кротости и великодушия.
– Рассказывай, что случилось, – потребовал Хасан.
– Идемте со мной, вы все сами увидите, – сказал надсмотрщик вместо объяснения. Схватив факел со стены, он отошел на несколько шагов вперед, потом остановился и повернулся к Хасану.
– Хорошо, пойдем. Гарун!..
Но надзиратель остановил его.
– Нет, вы один.
Хасан открыл было рот, чтобы прикрикнуть на него и пригрозить суровым наказанием, однако, увидев его взгляд, сразу же смолк. Глаза надсмотрщика были черными и ледяными, как смерть. Такого человека не запугаешь. Хасан кивнул и пошел вслед за ним.
Спустившись вниз по узкой каменной лестнице, они двинулись дальше по длинному тесному проходу. Хасан не первый раз спускался в темницу. Иногда он присутствовал на допросах, выносил вердикт – казнить или помиловать. Последнее, впрочем, было большой редкостью. Сейчас он испытывал такое же жуткое чувство, как тогда, когда его, девятилетнего мальчика, отец впервые взял с собой в темницу, дабы сын увидел, как действует система наказаний в Газне. Из-за дверей раздавались крики и стоны узников. По некоторым выкрикам Хасан понял, что пленников не кормили. Но с приближением Хасана и надзирателя крики прекращались: пленники узнавали тяжелые, обитые железом сапоги надсмотрщика и замолкали, стараясь не вызвать его гнев.
– Вы поступили правильно, господин, последовав моему совету, – сказал надзиратель хриплым басом. – Уверен, в ваших же интересах, чтобы никто этого не видел.
– Куда ты меня ведешь? – начиная злиться, спросил Хасан. Как смеет этот человек, совершавший свою гнусную работу, вместо того чтобы служить Аллаху и Субуктакину, выводить его из себя? Кто дал право этому ничтожеству разговаривать с ним в таком тоне? В любой другой день он не раздумывая велел бы его выпороть и выгнать, но, к сожалению, такие работники необходимы. Не много найдется людей, перед которыми бы так дрожали пленники, да и сами тюремщики. И все-таки его следует наказать за неслыханное хамство. Но почему он медлит?